Василий Гурко - Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917

Одна из первых операций, выполнение которых я доверил своим частям в боевых условиях, состояла в посылке трех эскадронов – по одному от каждого из полков дивизии – и казачьей сотни в разных направлениях на германскую территорию для выяснения силы и позиций неприятеля, расположившегося перед фронтом 5-й стрелковой дивизии. Все эскадронные командиры и сотник получили инструкции относительно маршрутов следования и районов, о которых надо было собрать информацию; они должны были сделать это с помощью небольших партий разведчиков.

В действительности же вышло так, что три эскадронных командира договорились объединить свои силы и двигаться всем вместе. Выполнив операцию, они на следующий день возвратились с докладами, причем при этом не скрывали того факта, что не следовали по предписанным мной маршрутам, но представили различные со своей точки зрения основательные причины отступления от приказа. Я решил их проучить. Собрав всех офицеров, я ознакомил их со своим решением отстранить от командования двух эскадронных командиров, которые присоединились к третьему, а потому двигались по маршруту, отличному от указанного мной, – впредь до тех пор, пока они боевой службой не оправдают своего возвращения на прежние должности. Кроме того, я воспользовался случаем показать подчиненным, что именно я понимаю под точным исполнением полученного приказа и какие страшные последствия может иметь неподчинение приказу. Я объяснил им, что в военное время ни один боевой успех недостижим иначе, чем ценой крови, но пренебрежение приказом очень часто в результате приводит к ненужному кровопролитию. Я сказал им, что готов взять на себя ответственность за пролитую кровь, но только при том условии, что они при любых обстоятельствах будут выполнять мои приказы до последней крайности. С другой стороны, я отметил, что в случае невыполнения моих приказов ответственность за ненужное смертоубийство всецело ляжет на тех, кто не следовал в точности полученным указаниям. Мне больше никогда не представилось случая проверить действенность своих слов, но должен отметить, что за те три с половиной месяца, в которые я продолжал оставаться начальником этой дивизии, мне не пришлось больше ни разу прибегать к строгим или крутым мерам воздействия на подчиненных. При этом не следует забывать, что в тот период кампании кавалерийским офицерам постоянно приходилось выполнять приказы в одиночку и без какого бы то ни было контроля со стороны начальства. Упомяну один характерный эпизод. Действуя почти все время на левом фланге 1-й армии, я постоянно посылал отдельные эскадроны и сотни для обсервации направления нашего движения или окрестностей. Как правило, эти эскадроны и сотни заменялись на свежие через каждые три дня. В результате какого-то маневра, в котором участвовала вся дивизия, я оказался не в состоянии послать казачью сотню на смену казакам, которые наблюдали за окрестностями маленькой германской крепости Лётцен. Командир сотни, которая пробыла в этом районе три дня, решил, что время их дежурства истекло, а потому, не дожидаясь смены, вернулся в дивизию, покрыв при этом более шестидесяти верст, и явился ко мне с докладом. Выслушав рапорт сотника, я сообщил ему, что он не выполнил данные ему инструкции, а потому должен немедленно переседлать коней и возвратиться со своими казаками на прежнее место. В результате, когда через несколько дней наши войска начали общий отход из Восточной Пруссии, мне только с большим трудом удалось вернуть к себе эту сотню. Невзирая на то что германцы наседали на казаков со всех сторон и угрожали полным окружением, сотник оставался на месте до тех пор, пока не получил приказ к отступлению, переданный через рядового казака, которому посчастливилось до них добраться.

Сведения, полученные в это время от нашего разведывательного дозора, показывали, что вблизи от городка Маргграбова, находившегося приблизительно в шестнадцати километрах от наших позиций, наблюдается некоторая концентрация германских войск.

Очевидно, похожая информация была получена и в штабе генерала Ренненкампфа. Как следствие, я получил приказ генерала Ренненкампфа использовать для выяснения масштабов этого сосредоточения неприятельских войск все средства разведки – пусть даже разведки боем.

Имея в своем распоряжении, помимо собственной кавалерийской дивизии, еще и 5-ю стрелковую, я решил в ту же ночь провести на фронте шириной приблизительно в двадцать пять – тридцать километров крупную демонстрацию силами конных и одной пехотной колонн. План состоял в том, чтобы пустить по флангам с севера и с юга от Маргграбовы кавалерийские колонны, а пехоту двинуть прямо на городок с таким расчетом, чтобы кавалеристы вошли в соприкосновение с неприятелем на несколько часов раньше пехоты. Появление конницы на железнодорожной линии Маргграбова – Гумбиннен несомненно должно было вынудить германцев отправить по железной дороге из Маргграбовы в этот пункт подкрепление. Наши разведчики могли бы тогда выяснить его силу, тогда как гарнизон Маргграбовы был бы ослаблен, что должно было облегчить пехотной колонне захват городка. Маргграбова с востока прикрыта озерами, составляющими часть Мазурской озерной системы, и подход к городу был возможен только по двум узким перешейкам, которые с легкостью можно было оборонять относительно малыми силами. Фланговым кавалерийским колоннам следовало иметь при себе артиллерию, огнем которой они и должны были обнаружить свое присутствие. Мои расчеты основывались еще и на том, что германцы приложат все усилия для обеспечения превосходства, дабы не рисковать даже частичным поражением при первом же столкновении на этом участке фронта.

Пехотная колонна состояла из одного стрелкового полка при одной полевой батарее под общим командованием полковника Тарановского, который впоследствии командовал русской экспедиционной дивизией в Салониках. Поскольку задача этой колонны была самой сложной, а также потому, что для стрелков этот бой должен был стать боевым крещением, я решил отправиться с этой частью своих сил. Вся кавалерийская дивизия выступила из Сувалков в ночь на 11 августа с намерением до утра пересечь границу. Пехотная колонна, к которой я присоединился незадолго до рассвета, должна была перейти на вражескую территорию через час после конницы, когда конные разъезды уже вошли бы в соприкосновение с неприятельской пехотой, охранявшей железную дорогу Маргграбова – Гумбиннен.

Вместе со стрелковой колонной я на рассвете пересек прусскую границу. Когда только стало светло, мы, к своему изумлению, заметили впереди множество пожаров, тяжелый дым от которых в спокойном утреннем воздухе поднимался в небо толстыми черными столбами. По положению этих дымных столбов я мог определить, что они согласуются с передвижениями трех высланных мной кавалерийских колонн. Естественно, первое, что пришло в голову, было то, что мои кавалеристы жгут окрестные фермы, уничтожая фураж и необмолоченное зерно. Поскольку это не входило в мои планы, я незамедлительно разослал нарочных с приказом прекратить поджигательство. Однако еще прежде, чем были доставлены ответы командиров колонн, я смог успокоить себя тем, что пожары не были делом их рук. Что явилось настоящей причиной этих пожаров, мы так никогда и не узнали. Однако по мере продвижения в глубь Восточной Пруссии мы часто видели подобную же картину. При приближении сколько-нибудь значительной русской воинской части из амбаров, полных фуража или соломы, начинали подниматься толстые столбы дыма. Как правило, это происходило на фермах, ближайших к голове наступающей колонны. Таким путем точное направление и скорость движения наших войск была видна с огромного расстояния. Естественно, что в подобных случаях нам оставалось только прибегнуть к каким-либо мерам карательного характера, хотя это и оборачивалось для нас множеством неприятностей. При малейших признаках нашего наступления местное население спасалось бегством в западном направлении, увозя на тележках свои наиболее ценные пожитки. Это явление было так распространено, что могло объясняться только скоординированными действиями германских властей. Единственными человеческими существами, которые время от времени попадались нам на глаза в покинутых поселках, были очень старые, едва способные волочить ноги мужчины и женщины. Довольно часто мы встречали, а еще чаще видели исчезающими вдалеке велосипедистов. Все они без исключения были мальчишками в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет.