Максим Куделя - Иркутский НЭП: начало конца. Дело иркутского ОМХа (1926—1927)

То же самое при сдаче различных работ. Государственные механические мастерские политехникума получают вдвое меньше заказов, нежели частная мастерская «Литейщик». Часть этих заказов «Литейщик» передает на изготовление в государственные мастерские, так как у него не было соответствующего оборудования. При проводке электросети иркутского лесозавода подряд на эту работу получила не государственная контора, а частный техник Гершевич.

Как известно, сделки на сумму свыше 500 руб. подлежат обязательной регистрации на товарной бирже. Для того, чтобы обойти это законоположение, сделка с Сапожниковым на проволоку в сумме 4500 руб. разбивается на 16 отдельных счетов, при чем вся проволока принимается на склад сразу. Точно также поступлено и с остальными сделками.

Наиболее ярким отдельный видом бесхозяйственности является постройка дома для помещения конторы лесозавода. Первым долгом 1000 руб., уплаченные за дом, подлежащий переносу в кассу иркутского ОМХ'а не поступили, построен же дом настолько небрежно, что по истечении одного года он оказался совершенно негодным для жилья. Если ко всему этому прибавить разбухшие без всякой нужды штаты, бесцельные многочисленные командировки, отсутствие всякого плана в работе и безвалютные векселя на сумму в 70 с лишним тысяч рублей – картина хозяйствования Фельдгуна вырисовывается во всей полноте.

Ревизионная комиссия Сибкрайсовнархоза считает необходимым привлечь к уголовной ответственности помимо Фельдгуна, обвиняемого не только в бесхозяйственности, также бывшего заместителя управляющего Юдкина, заведывающего технической частью Борейша и торгового агента Пилипенко.

Краевой прокурор Сибири тов. Алимов выехал в Иркутск для личного руководства окончанием следствия по делу Лосевича и других и для составления обвинительного заключения.

НА ДНЕ ОМХ

1. ПЫЛЬ

В большом белом доме с крытым подъездом, посменно чередовались: городская управа, коммунальный отдел, снова городская управа и опять же горсовет.

В большом белом доме история меняла вехи.

Царские портреты сменились портретами вождей революция.

Купцов Жарниковых, Исцеленовых сменили рабочие. Иные слова зазвучали в том самом зале, где когда-то собирались гласные иркутской городской управы.

Мебель в доме не менялась. Люди, сидевшие за решетчатыми перегородками, в просторных, казенно-скучных комнатах, также почти не менялись. Личности остались те же – мандаты не те.

Петр Трофимович, сидевший в управе на собачьем налоге, числится сейчас делопроизводителем горкоммунотдела. В анкете Петр Трофимович заявляет, что по национальности он православный. Ему сейчас пятьдесят с лишним. Он знает всех домовладельцев города. Они знают его. Знакомство с незапамятных времен поддерживается и поныне. Петр Трофимович не прочь оказать услугу… за услугу. Петр Трофимович старый, убежденный холостяк.

Мария Никитишна 17-ти лет поступила регистраторшей в большой белый дом. Все свои лучшие годы провела она за регистрацией входящих и исходящих.

Марии Никитишне сейчас 47 лет. Ах, как быстро текут лучшие женские годы в канцелярии. Мария Никитишна незаметно для себя осталась старой девой. Жизнь не дала ой повышения, хотя по службе она числится уже делопроизводителем подотдела.

Работает Мария Никитишна соответственно своему возрасту.

Что больше волнует Марию Никитишну – работа или одиночество?

Николаю Дмитриевичу 65 лет. Когда-то Николай Дмитриевич служил в «министерствах». Он благообразный, хорошо сохранившийся, седой мужчина. Как не к лицу ему потертая тужурка, нескладно сшитые короткие брюки и красноармейские ботинки с барахолки! Мундир, синий мундир статского советника скучает по Николаю Дмитриевичу. Но Николай Дмитриевич создает себе иллюзию царского департамента. Он всех своих сослуживцев именует по имени и отчеству. Советских работников он презрительно титулует «товарищами». Со своими сослуживцами он изысканно любезен. С приходящими изысканно груб. В «министерствах» Николай Дмитриевич получал 7.500 руб. в год, а сейчас он питается на 87 руб. 50 коп. Тяжело доживать ему в анналах горкоммунотдела. Тяжко, как колеса помазанной телеги, скрипят под ним работа.

Но в анкете, в автобиографии, где видно, как катился Николай Дмитриевич по ступенькам жизни, он себя именует «ответственным профессиональным работником».

Их много – этих старческих, дряхлых инвалидов, доживающих свой век в большом белом доме. Они прошли мимо революции. Вчера они ушли из управы, на завтра они за тем же самым столом работали в советском учреждении.

Между ними пестреют еще бодрые фигуры чиновников, которые по счастливому выражению умеют погодить .

– «Русские вы, а по-русски не понимаете. Чудные вы, господа. Погодить, ну, приноровиться, что ли, уметь вовремя помолчать, позабыть кой-об чем, думать не об том, об чем обыкновенно думается, заниматься не тем, чем обыкновенно занимаетесь… Например: гуляйте больше, в еду ударяйтесь, папироски набивайте… а вечером в табельку или в сибирку засядьте. Вот это и будет «погодить».

Это почти про горкоммунотдел и сказал Щедрин. Ах, как там умели «погодить».

2. МОЛЧАНИЕ-ЗОЛОТО

Чиновники в горкоммунотделе умели молчать. Они знали за что они молчат. Комиссии по чистке они твердят в один голос:

– Мы ничего не знали. Обо всем из газет узнали.

– Ну, как же не знали?

– Получишь бумагу, исполнишь ее.

– А вы знали о существовании экономического фонда?

– Знал и получал оттуда. Многие получали.

– В отчетах эти суммы показывались?

– Нет.

– Расписку вы давали на получение наград?

– Нет.

– Значит, вы знали, что это неправильно?

– Выходит, что так.

– Почему же вы молчали?

– Что же я мог сделать. Я – человек маленький.

Экономический фонд был в ОМХ цементом, которым скрепляли преступное единство – Лосевич, Богданов, Киселев и чиновники управы, перешедшие по наследству в советский аппарат. В ОМХ создалась своеобразная атмосфера братства ответственных коммунистов с бывшими царскими чиновниками.

Чиновники ходили к начальству в гости. Начальство ходило к ним. Счастливое благоденствие царило в анналах ОМХ. И еще больше: когда комиссия спрашивает иного чиновника:

– Как вы относились к Лосевичу? Он отвечает:

– Я его очень уважал. Он был мягок в обращении с сотрудниками.

В этой атмосфере воспитывались и молодые советские служащие. Всех их одурманивали «наградные» Богданова.

Молодой служащий Скопин, улыбаясь, докладывал комиссии:

– Об экономическом фонде все говорили открыто. Богданов выдавал открыто бумажки, бумажки подписывались Лосевичем. И именно потому, что делалось это открыто, никто из них не предполагал, что это незаконно.