Максим Куделя - Десять арестов Исаака Г.

И в каждом из этих фрагментов мы находим непременное указание на молодость всех активно действующих лиц, на чувство радости от того, что сложные проблемы можно так просто и даже весело решить совместными усилиями:

« – Да здравствует первое мая!.. Ура!..

Все повскакали с мест. Оркестр умолк. … В зале дали свет. По коридорам забегали дежурные околодочники и полицейские. Посредине партера вырос полициймейстер Никольский, задравший голову вверх и высматривающий что-то на галерке. А там все кипело. За первым криком поднялся грохот и громче всего послышалось: – Оркестр, Марсельезу! Марсельезу!

Из партера панически настроенная публика кинулась по проходам к выходу. Галерочная молодежь заметила это, облепила перила и, свешиваясь вниз, закричала: – Трусы!.. Как вам не стыдно!.. Родители сдрефили!?

Под хохот и галдеж многие из побежавших из партера вернулись обратно и уселись смущенно на свои места: штука-то выходила в самом деле конфузная, – ведь у многих наверху, на галерке, были сыновья-гимназисты и техники и дочери-гимназистки!…

Попов и еще кто-то из «родителей» – влиятельных иркутских обывателей – вступили в переговоры с полицией. … А вверху было весело, празднично, молодо-буйно. Листки перелетали из одного ряда в другой. Группировались по голосам, налаживали хор и пели студенческие и революционные песни» 24 24 Сибирские огни, 1925, №4—5, С. 203—204. .

Несмотря на опасность:

« Почти во всех дружинах основным, преобладающим элементом была молодежь, зеленая, но энтузиастически отдававшаяся своему, порою весьма и весьма опасному делу… среди дружинников царило молодое, немного угарное, радостно-боевое, настроение. На сборных квартирах, в караульных частях, даже во время патрулирования, все были веселы, оживленны и как-то праздничны: плескался веселый молодой смех, звенели песни, шумели и разгорались незлобивые споры » 25 25 Сибирские огни, 1925, №4—5, С. 223, 225. .

И даже находясь в тюрьме:

« Мы, молодежь – революционная, неугомонная, быстро привыкающая ко всяким невзгодам и условиям жизни молодежь – оказались в меньшинстве. Почтенные либералы… могли… установить свой камерный режим – и тогда нам, нашим тюремным вольностям… была бы крышка.

Мы пошли натиском на наших крахмально-одеколонных сокамерников и… не успели солидные адвокаты, искушенные во всяческих «правах», охнуть, как мы уже осуществили первое наше право: … выдвинули из своей среды старосту, поручили ему разработать камерную «конституцию» и взяли всю полноту власти, таким, образом, в свои руки. Конституция, которую мы с нашим старостой установили, была, что ни на есть, самая «вольная». Коммунистические начала в ней были проведены широко и безоговорочно: передача, хотя бы наиндивидуальная, идет в общий котел, делится на всех. Изъятий никаких.

И нужно было видеть горестные и недоумевающие мины солидных людей, когда получаемая ими в передаче коробка сардинок шла в тщательную разделку, фунт семги, примерно, делился на сорок пять частей, кусок сыру кромсался на миниатюрные кубики… Ребята хохотали и демонстративно подчеркивали свой восторг от такого лакомства, … а бывшие хозяева всех этих деликатесов растерянно переглядывалась и старались скрыть свое неудовольствие » 26 26 Сибирские огни, 1925, №4—5, С. 216—217. .

Но не только смехом, но и с помощью… револьвера:

« …солдаты взяли ружья наизготовку. У нас дрогнули. Но то ли был сильный молодой подъем, то ли никто из нас не осознал еще всей опасности минуты, – но наши ряды не расстроились. Только кто-то постарше летами (не помню, кто именно, но знаю, что это был не случайный человек) вышел быстро вперед, к солдатам, остановился против их строя и взволнованно спросил: – Товарищи, неужели вы будете в нас стрелять?..

Солдаты молчали, с любопытством поглядывая на «врагов» – молодую толпу, вооруженную разнокалиберными револьверами, возбужденную, но сдержанную » 27 27 Сибирские огни, 1925, №4—5, С. 212—213. .

Револьвером, который дает власть:

« …на мое требование немедленно принять раненых и вызвать врачей опрятная, сытая и важная немка с достоинством ответила мне, что заведение это чистое, что для таких случаев мест в нем нет… Я помню четко и ясно, как весь налился я кровью, как одеревенел мой язык – и вместо него показался наган. Я вытащил его из-за пояса и смог сказать только: – Носилки!

И был чудесен этот лаконический, многоговорящий язык; немка сразу оплыла, побелела, сунулась от меня в сторону, и вслед затем вышли санитары с удобными носилками » 28 28 Сибирские огни, 1925, №4—5, С. 208—209. .

Но при этом не добавляет разумности:

« …приподнято-веселое настроение то здесь, то там порою омрачалось тем, что очень скоро приобрело у нас бытовое наименование „восьмой пули“. Восьмая пуля – это та пуля в браунингах, которая закладывается в ствол и про которую, когда выбрасывают обойму, часто забывают. Молодежь, не всегда дисциплинированная и любящая повозиться зря с оружием, делалась жертвой этой забытой восьмой пули. То в одной, то в другой самообороне кто-нибудь нечаянно подстреливал друг друга – и из рядов самообороны выбывал боец. Можно насчитать больше десятка таких случаев неосторожного обращения с оружием, правда, по счастью, не оканчивавшихся смертным исходом.» 29 29 Сибирские огни, 1925, №4—5, С. 225. .

И который не только защищает, но и провоцирует других на то, чтобы убить вас и ваших друзей:

«У всех было приподнятое возбужденное настроение. Мы все чего-то ждали, чего-то нового и неожиданного и у всех нас было какое-то радостно-нетерпеливое состояние… Мы сорвались с мест, хватились за свои револьверы, проверили запасы пуль. Мы шумно пошли к дверям… Растеряв своих спутников, я кинулся в толпу, и здесь, на бегу, услыхал возгласы:

– Убили… Убили!

…На остывшей октябрьской земле, свернувшись, лежал кто-то неподвижный, окровавленный. Я нагнулся, взглянул на лицо: оно было сплошь залито кровью, оно было неузнаваемо. Теряя самообладанье, я стал вглядываться в лежащего, узнавать… В этот день многие из нас, наверное, были невменяемы… В этот день нас, молодежь, впервые овеяло дыхание подлинной настоящей борьбы.

Я выбежал из лечебницы фон-Бергман и, ничего не понимая, повинуясь какой-то толкающей меня силе, побежал обратно, туда, к дому Кузнеца. Я бежал, как в тумане. Я никого и ничего не видал. Я бежал – и очнулся только… пред сплошным рядом конных казаков… возле дома Кузнеца расхаживала группа военных. Среди них я увидел грузную фигуру полициймейстера Никольского. Я кинулся к полициймейстеру и закричал: