В. Болоцких - История России. Том 2. XIX–XX века. Учебное издание

Слабая эффективность, а то и полная бесплодность политики самодержавия определялась тем, что как только непосредственная опасность для него проходила, или только казалось, что она миновала, как только казалось, что трудная проблема решена, то верховная власть ограничивала или даже полностью ликвидировала возможности для общественной самодеятельности, выражения общественного мнения. Это более чем понятно, так как гласность, свободная печать, общественные организации, помогая контролировать бюрократический аппарат и проводить жизненно необходимые для государства реформы, подрывали самим фактом своего существования сущностные основы самодержавной неограниченной власти. Поэтому совершенно логично действовали второй и третий Александры – вынужденные уступки обществу по мере укрепления самодержавной власти брались обратно. Характерно, что все русские цари, включая Николая II, с подозрением относились к российской буржуазии, не доверяли ей и неохотно пускали в сферу производства вооружений, привлекая частный капитал для строительства железных дорог, во второй половине 1890-х гг. государство начинает усиленно скупать железные дороги. Что уж тут говорить о либеральной печати, земствах и т. д.

Ошибочность в определении смысла намерений и реформ первого и второго Александров, неверное понимание их замыслов и действий порождает теории, подобные концепции «революции сверху» Н. Эйдельмана и обвинения в адрес самодержцев в непоследовательности проведения реформ и создании правового общества, т.е. в том, чего они, в том числе Александр II, делать не собирались.

Отличительными чертами российской истории, создающими условия для «революций сверху» Н. Эйдельман считал следующие. Во-первых, относительная небуржуазность – российская удаль, нелюбовь к мелочности, скопидомству и в то же время – бесхозяйственность, нежелание и неумение рассчитывать. Во-вторых, и отчасти вследствие первого пункта, огромная роль государства, сверхцентрализация, отсутствие кк у народа и высших слоёв каких-либо независимых от власти объединений. Поэтому в России, больше чем в какой-либо другой стране, всё решает активное меньшинство, государство прежде всего и решает революционным путём.

Но относительная небуржуазность и шире – замедленность экономического развития России порождались природно-климатическими условиями и тяжестью государственной машины, обескровливавшей российское общество на протяжении веков. Не прав Н. Эйдельман, утверждая, что сверху виднее, что на самом верху, среди министров и царей естественно появление людей, которым виднее интересы их класса, сословия, государства в целом, которые умеют считать «на два хода вперед», в то время как крепостники и большинство бюрократов – исключительно «на один ход». Верховная власть действует в основном в своих собственных интересах и если появляются расхождения между её интересами и интересами среднего слоя управляющих, то это не означает, что интересы верховной власти совпадают с интересами низших слоёв населения и общества в целом. Если верховная власть иногда опирается на народ, а точнее пугает народом бюрократов, то это не означает, что верхушка государства действует в интересах народа и общества.

Показателем того, что Александр II вовсе не был либералом и стремился не к созданию правового государства, а к укреплению самодержавия новыми методами в новых исторических условиях говорит изменение отношения передового общественного мнения к нему. Общественное мнение переросло правительственные программы преобразований ещё до 19 февраля 1861 г. и уже не было полного и единодушного доверия к царю. Как следствие – рост критики правительства, возникновение и бурное разрастание нелегального революционного движения с начала 1860-х гг.

Наиболее чуткие, радикально настроенные слои общества очень рано почувствовали эгоистическую, прогосударственную направленность реформ (это выразилось, в частности, в отказе Александра II даже обсуждать создание хотя бы видимости представительных учреждений, не говоря уже о конституции, в удалении с постов главных деятелей реформ и замена их всегда более реакционными, в сохранении сословной неполноправности крестьян) и выступили с критикой Александра II и его реформ. И не только с критикой – молодёжь встала на путь борьбы с ним, вплоть до смертного приговора царю-освободителю и его убийства в 1881 г.

Реформы Александра II действительно создавали возможности для движения к правовому государству и гражданскому обществу, но это было объективное, нежелаемое императором, следствие, которое он постарался ликвидировать, как только получил возможность. Его сын, Александр III, шёл по пути ограничения реформ, охранительства, упования на религиозные санкции самодержавной власти по мере ослабления давления на царя со стороны либеральных и революционных сил общества. Александр III не терпел самых робких намёков на необходимость даже не поделиться властью с обществом, а содействия со стороны общественных сил государству (случай с Чичериным).

Н. Эйдельман высказывался против любых ограничений самодержавной власти в период реформ, так как это, по его мнению, ставит под угрозу успешность преобразований, но в то же время отмечал, что сами реформы, особенно наиболее глубокие – Александра II, начались в период ослабления государства, его кризиса, ставшего явным в результате Крымской войны. И, добавим, реформы стали сходить на нет тогда, когда государство почувствовало себя вновь сильным в 1880-е гг. Из этого следует логичный вывод – чрезмерно мощное государство, выражающее прежде всего корыстные частные и общекорпоративные интересы бюрократического чиновничества, является тормозом для экономического, социального, политического и духовного развития России, а не наоборот, как почему то думал Н. Эйдельман и думают ещё многие.

Сказанное не означает отрицания наличия положительного значения государства для жизни общества. Государство имеет вполне определённые функции и должно существовать и выполнять их, но оно не должно выходить за рамки своих функций, не должно браться не за своё дело и цена, которое платит общество за выполнение государством своих функций не должна быть чрезмерной. Тогда деятельность государства будет результативной и полезной для всего общества. Проблема эффективности работы государственного аппарата, контроля над ним верховной власти, предотвращения работы его на себя, подчинения его деятельности корпоративным интересам бюрократов не решается в рамках самого государственного аппарата. Решение лежит не в плоскости «сильное – слабое государство», оно вообще – вне пределов государства, а в отношении «государство – общество».