Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

При этом многие государства, в которых сословно-представительные собрания обладали определенными полномочиями, не отличались внутренним единством и не достигали больших успехов во внешней политике. Даже всесильному императору Карлу V приходилось считаться с противодействием представительных собраний, будь то кортесы Кастилии, Генеральные штаты Нидерландов или другие, более мелкие сословные учреждения. Кортесы охотно оплачивали военные операции в защиту испанских интересов, как то: оборону Наварры, истребление берберских пиратов, борьбу с турками в Средиземноморье, но совершенно не интересовались войнами в Центральной Европе. Просьба о финансировании военного похода в Венгрию в 1527 году была отклонена, тогда как финансирование нападения на Тунис в 1535 году кортесы одобрили. В 1538 году, вместо того чтобы далее выделять средства на военные действия, парламент даже рекомендовал императору Карлу заключить мир с французами. [116] Lynch, Spain under the Habsburgs, pp. 50–51, 59, 63–4, 92–3 and 97. Одной из причин того, что бремя военных расходов лежало в основном на Кастилии, являлась скудость денежных поступлений из Арагона, Каталонии и Валенсии, чьи представительные собрания избегали сотрудничества. Единственным регионом, кроме Кастилии, способным на существенный вклад в военные расходы империи, являлись богатые Нидерланды, имевшие эффективную налоговую систему. Но тамошние представительные собрания тоже не стремились оплачивать внешнюю политику Священной Римской империи. В феврале 1524 года Маргарита Пармская, наместница Габсбургов в Нидерландах, писала императору Карлу: «Голландцы более всего жалуются на то, что они вечно оплачивают тяготы войны, но сама эта война ведется не ради них». В сороковых и пятидесятых годах шестнадцатого столетия Нидерланды весьма неохотно выделили определенную сумму денег на окончание войны с Францией. [117] Quoted in James D. Tracy, The founding of the Dutch Republic. War, finance, and politics in Holland, 1572–1588 (Oxford, 2008), p. 26. Подобные проблемы заботили Габсбургов и позже – как в Испании, так и в Австрии.

В Восточной Европе сочетание сильных представительных собраний и слабости на международной арене было особенно показательным. Когда шведская знать восстала против Сигизмунда Вазы, польского, литовского и шведского короля, польский сейм отказался снарядить войско для подавления этого восстания. В 1599 году Сигизмунд был низложен шведским парламентом, союз с Польшей распался. В России польская оккупация и народные мятежи в начале семнадцатого столетия привели к установлению автократии в более жесткой форме, чем ранее. В 1613 году на русский престол взошел первый представитель дома Романовых, что положило конец «смутному времени» (1598–1613). Уроки, извлеченные русской знатью из событий двух последних десятилетий, были очевидными: чрезмерная «свобода» ведет к хаосу и слабости государства, слова «воля» и однокоренные ему свидетельствуют о беспорядках и мятежах. По этой причине основой образа мыслей русского общества стала служба отечеству, особенно защита суверенитета от внешней агрессии. Многие русские пришли к убеждению, что имеют право на участие в жизни страны, а не только на «хлеб с маслом», каковой соответствовал недоразвитой экономике и зачаткам социальной справедливости. В России отсутствовали полноправные представительные органы западного образца – дума, или боярский совет, не контролировала налоговую систему, в отличие от Генеральных штатов, рейхстага или сейма. Власть Романовых была более или менее абсолютной (со скидкой на огромную территорию государства). Русское государство сохраняло свою целостность, пока пришедшая к власти династия сможет обеспечивать защиту и независимость обширных владений. [118] The Middle Volga peasants are cited in Valerie Kivelson, ‘Muscovite “Citizenship”: rights without freedom’, Journal of Modern History, 74, 3 (2002), pp. 465–89 (citation p. 474). See also Hans-Joachim Torke, Die staatsbed – ingte Gesellschaft im Moskauer Reich. Zar und Zemlja in der altrussischen Herrschaftsverfassung, 1613–1689 (Leiden, 1974).

Похожая ситуация имела место в землях Бранденбурга и Пруссии. Представительное собрание бранденбургской общины противилось инициативам курфюрста, и, когда Иоганн Сигизмунд собрался распространить свою власть на княжество Клеве, собрание, которое контролировало налоговую систему и отвечало за внешнюю политику государства, отказало ему в поддержке. По мнению курфюрста, парламентарии тем самым совершили государственную измену. Столкнувшись в начале семнадцатого столетия с новыми историческими реалиями, бранденбургская община сосредоточилась на внутренних делах, сняв с себя ответственность за национальную оборону. Если Пруссия собиралась играть важную роль в Европе (или хотя бы в Германии), было необходимо что-то менять. Позже преемник Сигизмунда, курфюрст Бранденбургский Георг Вильгельм, был крайне обеспокоен враждебным окружением своего государства, невозможностью защитить территорию и отказом представительного собрания выделить деньги на оборону. В июле 1626 года он сокрушался: «Мои земли не защищены от внешней угрозы, и потому надо мною насмехаются. Весь мир, должно быть, считает меня слабовольным и опасливым человеком». [119] George William is cited in Christopher Clark, Iron kingdom. The rise and downfall of Prussia, 1600–1947 (London, 2006), p. 26.

Наибольшие разногласия между представительной и исполнительной властью в вопросах внешней политики наблюдались в самой Священной Римской империи. Она не смогла мобилизовать население ни на борьбу с агрессивными турками, ни на достойный отпор захватническим планам французов. К примеру, когда в 1454 году император Фридрих III созвал во Франкфурте имперский сейм, чтобы получить одобрение на крестовый поход против турок, императору отказали. Германские князья обвинили венгерских сторонников этого похода «в желании вовлечь Германию в свои бедствия, поскольку сами они не в силах защитить свое королевство». [120] A. S. Piccolomini, Secret memoirs of a Renaissance pope. The Commentaries of Aeneas Sylvius Piccolomini, Pius II. An abridgement, trans. Florence A. Gragg and ed. Leona C. Gabel (London, 1988), p. 62. I thank Anastasia Knox for this reference. Когда летом 1480 года турки возобновили наступление и двинулись к австрийскому городу Грац, сейм саркастически упомянул о бездействии императора, который ограничивался лишь «нескончаемыми речами». [121] Quoted in Karl Nehring, Matthias Corvinus, Kaiser Friedrich III und das Reich. Zum hunyadisch-habsburgischen Gegensatz im Donauerraum (Munich, 1975), p. 130. Максимилиан, сын и наследник Фридриха, был вынужден уступить Бургундию Франции. Так или иначе, империя оказалась не в состоянии сплоченно отреагировать на угрозы своим границам.

Недовольные тем, как с их страной обращаются иноземцы, германские реформаторы не раз пытались «оживить» Священную Римскую империю за счет усиления политического участия в работе имперских структур, в особенности сейма, но эти попытки провалились. В 1489 году франкфуртский сейм возглавил Бертольд фон Хеннеберг, архиепископ Майнца. [122] Gerhard Benecke, Maximilian I 1459–1519. An analytical biography (London, Boston, Melbourne and Henley, 1982), pp. 141–6. В течение нескольких лет он осуществил ряд реформ: ввел в оборот общий пфенниг ( der gemeine Pfennig ), одобрил смешанную форму собственности, а также преобразовал налоговую систему, в результате чего подоходный и подушный налоги стали направляться в императорскую казну. Взамен его ввели в состав учредителей «вечного мира» в Германии ( der allgemeine Landfriede ), а также в число тех, кому поручили реформировать высший имперский суд. Германии полагалось наслаждаться миром дома, дабы представать грозной силой за рубежом. Император был вынужден принимать решения по военным вопросам согласно рекомендациям, которые предлагал Имперский совет, подотчетный сейму. Другими словами, германский имперский сейм (как и английский парламент с середины пятнадцатого столетия) начал активно участвовать в решении вопросов большой стратегии. Далее следовало привести в порядок национальную оборону. В 1500 году на сессии в Аугсбурге сейм разделил империю на десять региональных «округов» и обязал каждый округ поддерживать порядок на своей территории и проводить мобилизацию в случае внешней угрозы. Это был не только «зародыш» немецкой системы коллективной безопасности, но и потенциальный инструмент обеспечения национального единства на фоне угрозы извне. [123] Peter Schmid, Der gemeine Pfennig von 1495. Vorgeschichte und Entstehung, verfassungsgeschichtliche, politische und nanzielle Bedeu-tung (Göttingen, 1989).