Анатолий Манаков - Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

Испанским идеалом провозгласили правоверного католика, этакого аскета-рыцаря без страха и упрека, устремленного к вечным ценностям и совершенно равнодушного к преходящим, материальным. «Под вечными» понималась прежде всего глубокая вера в высочайшую миссию богоизбранного народа Испании – укреплять католицизм и давать решительный отпор ереси. Воспевались средневековье и реконкиста, первые христиане и паломники к мощам святого апостола Сантьяго. Клялись в верности прошлому, изымая из учебников по истории все, что могло быть истолковано превратно или воспринято неправильно. Призывали снова почувствовать «гордое испанское одиночество, самодостаточное, не нуждающееся в Европе с ее псевдодемократией и материальным благополучием». Пропаганда твердила изо дня в день: «Испания защитила сама себя от буржуазии и марксистского сумасшествия и выстраивает сейчас свою впечатляющую вертикаль вечных ценностей. Мы – не европейцы. Что из того! Мы – благоверные герои, у нас есть свое интеллектуальное и моральное достоинство, глубочайшие традиции, способные дать нам духовную пищу на все времена».

Избрав путь «вечных ценностей», власти не забыли установить и так называемую систему «семейного сбережения». Под предлогом необходимости якобы средств на оказание помощи бедным определили день недели (четверг), когда разрешено было принимать пищу только один раз. Нарушителей обязательного воздержания полиция штрафовала. Офицеры армии, составлявшей хребет репрессивного аппарата, освобождались от такого «поста», не говоря уже о генералах, одариваемых Франко неслыханными для них благами и привилегиями.

В то время, когда уже вся Западная Европа пылала в огне мировой войны, генералиссимуса стали заботить куда более серьезные проблемы, чем отношения его режима с церковью: ему нужно было извлечь выгоду для себя из складывавшегося на континенте положения. Предложить фюреру военную помощь в открытую он пока не решался и официально объявил о нейтралитете Испании в конфликте, хотя по закрытым каналам доводил до Гитлера свое восхищение блестящими победами Германии на фронте. В письме к Муссолини жаловался: «Борьба разгорелась в неудачный для нас момент, когда мы вынуждены оставаться в стороне».

Услужливый испанский МИД регулярно направлял в Берлин донесения своих посольств об эффективности бомбардировок люфтваффе и другие сведения, интересовавшие разведку рейха. Благодаря возможности заходить для заправки, ремонта и смены экипажей в испанские порты, в частности на Канарских островах, германские подлодки значительно расширили свои возможности по внезапному нападению на англо-американские конвои в Атлантике. Разведывательным самолетам рейха было разрешено использовать испанские опознавательные знаки. На атлантическом побережье функционировала специальная для них и подлодок радиолокационная станция…

Восседая за своим рабочим столом, обставленным дарственными фотографиями Гитлера и Муссолини, летом 1940 года каудильо собственноручно составил поздравительное послание в Берлин: «Дорогой фюрер! В тот момент, когда германские армии под Вашим командованием доводят до победного конца величайшую в истории битву, я хотел бы выразить Вам восхищение мое личное и моего народа, с глубоким волнением наблюдающего за славным ходом сражений, которые мы считаем своими».

После падения Парижа, предвкушая скорый передел французских колоний в Африке, Франко прямо дал понять Гитлеру о своей готовности вступить в войну, как только соберет необходимые материальные ресурсы. По его указанию Фаланга взвинтила в стране военный психоз. Однако фюрер особого интереса к участию Испании в войне не проявлял. Абвер докладывал рейхсканцлеру: политика Франко преследует цель не вступать в войну, пока не капитулирует Британия, ибо он боится ее мощи. Видя, как Германия каждый раз откладывала высадку на Альбион, Мадрид приходил к выводу о нескором окончании войны и о необходимости сохранять в тайне пакт со странами Оси.

Никак не утешали Франко сводки собственного Генерального штаба о нехватке самолетов и механизированных частей, горючего для флота. Он ждал аванса от Берлина и гарантий поддержки территориальных притязаний Испании на Гибралтар, Марокко, Алжир. Фюрер же в который раз намекал, что нет, мол, у него в запасе материальных ресурсов. Вместо них с тайным визитом в Мадрид прибыл Гиммлер натаскать испанскую полицию разного рода хитростям по борьбе с врагами внутренними. Торг не удался, и в беседе с представителем Муссолини Гитлер заметил: «Немец относится к испанцу почти как к еврею, который норовит получить для себя выгоду на самых святых ценностях».

В октябре 1940 года на юге Франции прошла испано-германская встреча в верхах. Адмирал Канарис заранее предупредил фюрера, что на переговорах тот увидит перед собою «вместо героя сосиску». После встречи Гитлер в бешенстве назвал каудильо «иезуитской свиньей». Отсутствие подробного отчета о беседе позволит позднее, уже после войны, пристяжным Франко утверждать, будто тот путем искусной риторики мужественно противостоял давлению рейхсканцлера. Верить в это нет никаких оснований: в секретном протоколе ясно фигурирует обязательство Испании вступить в войну на стороне Германии.

Чувствуя угрозу Британии на Балканах, Гитлер решил перекрыть для нее Средиземное море и с этой целью втянуть Испанию в войну. Франко же не торопился, все еще не был уверен в поражении англичан. Его Генеральный штаб докладывал: вооруженные силы к военным действиям не готовы, экономика развалена, среди гражданского населения свирепствуют голод и эпидемии, на улицах дерутся за корку хлеба.

Фюрер понимал, что на Испанию рассчитывать нельзя, даже как на плацдарм для штурма Гибралтара, и перестал считать ее серьезным партнером. Геббельс вообще называл Франко «пустомелей, неумным и трусливым выскочкой, чванливым, самодовольным, пришедшим к власти на немецком горбу вместо того, чтобы завоевать ее собственными силами». Это не мешало, правда, гитлеровскому военному командованию готовить операцию «Изабелла» – по переброске дивизий вермахта через Францию в Испанию на случай, если англичане высадятся на ее территории.

Возомнивший себя действительно великим стратегом, Франко на приеме по случаю Дня Каудильо принимал глав дипломатического корпуса в тронном зале королевского дворца, стоя на возвышении, в то время как послы гуськом должны были проходить мимо и кланяться ему. У него выработалась собственная манера рукопожатия: подавать руку так низко, что даже нормального роста человеку приходилось нагибаться, чтобы пожать ее.

В это время более сотни тысяч противников его режима сидели за решеткой или работали в «каторжных бригадах», погибая от голода и издевательств надсмотрщиков. Паек обычных граждан составлял двести пятьдесят граммов хлеба в день. Когда же фалангистский поэт Дионисио Ридруэхо на аудиенции у каудильо обмолвился о коррупции в верхах, тот ухмыльнулся и благодушно заметил, что в старые времена победители получали титулы и земли, а поскольку теперь с этим трудно, ему приходится закрывать глаза на их проделки. Насчет того, что в махинациях на продаже оливкового масла замешан и его родной брат, диктатор помалкивал, как и о своей супруге, большой любительнице ценных подарков, прямо влиявшей на высокие назначения…