Анатолий Манаков - Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

Буйство насилия с расистским душком оправдывалось ведением «священной войны за веру, короля и отечество». Иудеев же преследовали якобы не за то, что они другой расы, а за то, что у них другое вероучение, хотя и где-то общее с христианством. Иудеи, мол, осмеливались думать: Иисуса Христа в действительности не существовало. Корона и алтарь не желали мириться с подобным «богохульством», ибо слишком уж принципиальным было расхождение во взглядах на жизнь земную и небесную.

Метаморфоз при этом хоть отбавляй. Среди инквизиторов, например, находили себе применение принявшие христианство иудеи и мусульмане: с дикой одержимостью на грани умопомрачения они демонстрировали рьяную преданность трону и алтарю, не останавливаясь даже перед принесением в жертву своих соплеменников.

Призывая извести под корень всех иноверцев, светские и духовные власти устанавливали в провинциях королевства единственное позволительное вероисповедание – под сенью римско-католической апостольской церкви. Любой бывший иудей или мусульманин считался «прирожденным еретиком». Любой кандидат на административную должность обязан был предоставлять «сертификат чистоты крови», выдаваемый церковным приходом. Такое требование, естественно, возвышало испанцев-католиков в собственных глазах, укрепляло их уверенность в своей «богоизбранности».

Несколько раз в год Инквизиция объявляла «день открытых дверей». То есть, братья-католики, будьте любезны доложить компетентным органам на местах о всяких отклонениях еретических в вашем ближайшем окружении, о тайных адептах ислама и иудаизма, о случаях богохульства, колдовства и вообще отхода от принятых церковью норм. Как тут не опасаться, что и на тебя донесут? Не лучше ли самому донести первым для подстраховки? Поневоле станешь пугаться, когда всякую недоговоренность, всякое неосторожно сорвавшееся с языка слово могут счесть за тягчайшее «преступление против веры», и пусть даже подозрение не подтвердится, пятно останется на всю жизнь. Не зря же ходила в народе горькая шутка: «Если Супрема не сожжет на костре, то сжует уж точно».

Судьи никогда не извещали арестованного о выдвинутом против него обвинении: надеялись, он сам признается в своих «неполадках с верой». Со страху бедняга называл мелкие проступки, но, конечно, не те, на которые поступал донос. О, это уже повод для допросов с пристрастием! В результате, измученный издевательствами до полусмерти, он наговаривал на себя и других, лишь бы больше не пытали. Причем от пыток официально никто не освобождался, разве что венценосцы и носители папской тиары. Священников и монахов пытали лишь с меньшим рвением, а если светского человека сжигали на костре, то лицо духовного звания обычно приговаривали к пожизненному заключению в монастырской тюрьме. Еретик в последний момент мог покаяться: тогда его душили удавкой и потом сжигали.

Допросы с пристрастием в подвалах Святой Инквизиции – излюбленное занятие садистов из Ордена монахов-доминиканцев. Но это еще не самое страшное, ибо в ту пору пытки применялись и в отношении уголовных преступников. Не самое страшное даже то, что бесцеремонно лезли в души человеческие под благовидным предлогом их «спасения», ибо на то и поставлены церковные служители. Самое же страшное заключалось в том, что широкие слои народа видели в Инквизиции защитницу интересов страны, которая, мол, поставлена самим Богом наказывать еретиков за попытки подорвать основы государства испанского, католического.

Одновременно с официальной Инквизицией действовала и другая, неофициальная, известная под названием Святая Гардунья – этакий симбиоз американской «коза ностра», сицилийской мафии и неаполитанской «каморры». Возникло это тайное криминальное сообщество, кстати, раньше самой Инквизиции, когда еще в ходе реконкисты его члены сживали со света иудеев и мусульман без всяких на то санкций властей. По сути, Гардунья никакой святой не была и представляла собою разветвленную по всему Иберийскому полуострову, организованную сеть бандитских шаек, состоявших из отпетых головорезов, грабителей, мошенников и вымогателей. Оправдывали же они свои деяния тем, что защищают якобы христианскую веру от нечестивцев. Главари бандитов ссылались даже на мандат, выданный им самой Девой Марией. Как бы то ни было, инквизиторы смотрели на Гардунью сквозь пальцы и нередко использовали ее для ликвидации неугодных властям подданных, до коих не могла добраться «Супрема» в силу разных причин…

«Все книги еретического содержания, обнаруженные в ходе тщательного сыска у частных лиц или в библиотеках, следует немедля сжигать, – предписывал в своем наставлении генерал Ордена монахов-иезуитов Игнатий Лойола. – То же относится и к книгам, чье авторство принадлежит еретикам, даже если в них речь идет о грамматике или риторике. Ненависть к ереси их авторов должна распространяться столь широко, что даже названия таких книг нельзя упоминать, дабы не привлекать к ним внимания молодежи, склонной подпадать под их влияние. В равной мере полезно, под угрозой сурового наказания, запретить издателям печатать книги, в которых цитируются высказывания еретиков или пересказываются отдельные положения их нечестивых учений. Никто не должен распространять подобные книги, в том числе изданные за пределами королевства. Следует проявлять нетерпимость и к лицам духовного звания, хоть как-то отмеченным ересью… Лучше пусть будет стадо без пастуха, чем волк в роли пастуха! Убежденных еретиков, разумеется, надо наказывать тюремным заточением или смертной казнью».

Следуя этой генеральной линии, Инквизиция приговорила к пожизненному заключению даже архиепископа Толедо Бартоломео де Каррансу за выданное им разрешение светским лицам читать Библию, как принято у лютеран. Заключила в тюрьму теолога университета в Саламанке, монаха Луиса де Леона за высказанные им сомнения в правильности перевода Ветхого Завета с греческого на латинский, то есть за «симпатии к иудаизму». Сожгла на костре врача Андреса Весалио за его реплику после вскрытия им трупа в анатомичке, будто он видел там нетронутым ребро, из которого сотворена Ева…

Однажды, оказавшись в Испании, фламандский художник Рубенс встретился с местным живописцем Веласкесом. Вкушая экзотические блюда, обласканный щедрыми лучами солнца и гостеприимством фламандец не переставал восхищаться:

– Счастливая у вас страна, сеньор Веласкес! Столько солнца! Такие красивые женщины! Их надо писать, мой друг. Писать и немедленно.

– Ну что вы, сеньор Рубенс. Это вы поистине счастливый человек, – грустно, вполголоса, чтобы не услышали окружающие, отвечал Веласкес. – Вы можете писать обнаженные женские натуры.