Алексей Федотов - Корел. Сказ о том, как донские казаки в Москву ходили

Атаман Косолап. Художник В. Поляков.

В это же время главным воеводой в крепости Царёв-Борисовбыл назначен окольничий князь Андрей Хворостинин, а вторым воеводой князь Гагарин. Снабжение этого укреплённого района велось регулярно, он опекался московскими властями. Сюда регулярно приходили пополнения ратных людей и боеприпасы. Андрей Корела имел хорошие взаимоотношения с Андрей Ивановичем Хворостининым по прозвищу Старко.

Вот на этой картине Николая Дмитриева-Оренбургского хорошо виден момент, когда Старко разговаривает с ханским послом. Видно, как одеты московские воины и казаки, как работает писарь и толмач.

Князь Хворостин разговаривает с турецким послом. Художник К. Дмитриев-Оренбургский.

С князем Хворостининым у Андрея Корелы было много общего, они ещё в молодости воевали против поляков и шведов, было что вспомнить. Князья Хворостинины вели свою родословную ещё от Рюрика и который умер в городке Корелы, а так как два Андрея были тёзки и одногодки им было много о чём поговорить. На фоне этих дружелюбных отношений конечно хитрый Корела покупал у воеводы оружие и порох, пока «доброжелатели» не настучали в Москву. У Корелы были связи с Рязанским краем с Боярином Захаром Ляпуновым, он посылал на Дон «заповедные товары» т.е. оружие и вино.

Уже позже, когда Корела ушёл в Краков в феврале 1604 года по распоряжению Годунова в Царёве-Борисове происходило разбирательство, кто из воевод снабжает донских казаков товарами и оружием в обход государственной казны . Андрея Ивановича отозвали в столицу, где он от гонений и переживаний позже умер. Такому же расследованию подвергся и Ляпунов.

В Царёве-Борисове стояло около 500 дворовых столичных стрельцов, которые приняли участие в аресте «стукача » воеводы из-за которого убрали Старко. Эта крепость была в числе первых городов, отложившихся от Годунова в 1604 году, за ней отложились следующие окрестные крепости: Белгород, Оскол, Воронеж, Валуйки. Это Михаил Межаков на обратном пути из Кракова рассказывал им про выжившего царевича Дмитрия Ивановича, стрельцы первыми поддержали Корелу и Донских казаков и пошли на Путивль, вместе с атаманом Посником Лунёвым, где влились в армию Корелы и присягнули на верность Лжедмитрию.

Но вернёмся назад в Москву, в 1600 годожидали великое посольство из Польши, чтобы на несколько лет заключить мир и начать жить в дружбе с новым царем Борисом, а также принести ему поздравления и подарки.

6 октябряВеликое посольство прибыло в Москву с большим великолепием и было встречено всеми дворянами, одетыми в самые драгоценные платья, а кони их были увешаны золотыми цепями. И посольство разместили в приготовленном для него дворе, отлично снабженном всем необходимым, и оно состояло из 903 человек, имевших 2000 отличных лошадей, как нельзя лучше убранных, и множество повозок.

16 ноября посол получил первую аудиенцию и передал царю подарки: четыре венгерских или турецких лошади, которых, невзирая на то, что ноги их были спутаны, было нелегко привести, и они были весьма богато убраны; кроме того, небольшая, весьма искусно сделанная карета на четырех серебряных колонках, много чаш, кубков и других вещей. Передав царю свою грамоту и подарки, посол сказал речь, но в тот день ничего не решили, приняли грамоту, подарки возвратили с благодарностью, затем посол остался у царя обедать.

Посла, верховного советника польской короны, звали Львом Сапегою,и он был у царя раз двадцать, и они расставались то друзьями, то врагами, и ежели расставались друзьями, то послу оказывали большой почет: довольствовали его со всей свитой и лошадьми; а когда расставались врагами, то строго следили за послом; Наконец был заключен мир или перемирие на 22 годамежду царем и королем польским; и это случилось 22 февраля в 1601 г. И в тот день все посольство с утра до поздней ночи пировало у царя на пиру, таком пышном, как только можно себе представить, даже невероятно, не стоит рассказывать.

Шляхта. Художник Ян Мотейко.

Царь Борис, терзаемый совестью за то, что совершил так много жестокостей и незаконным путем достиг престола, жил в непрестанном страхе и заботах, как бы где-нибудь не объявился соперник, а посему он никому не доверял и редко появлялся на людях, только по большим праздникам, но с ним случилось то, чего он страшился.

После появления слухов о « возвращении» царевича Дмитрия в Польше, Борис Годунов приказал привезти в Новодевичий монастырь Марию Нагую (инокиню Марфу).Мать погибшего царевича Борис допрашивал о том, жив ли ее сын, вместе с патриархом Иовом, а затем к ним присоединилась его жена. «На это инокиня Марфа будто бы отвечала, что она точно сама не знает; тогда царица Мария Григорьевна, как истая дочь Малюты Скуратова, схватила горящую свечу и захотела выжечь старице глаза».

Иссак Масса так описывает допрос Марии (Марфы):

«Сперва Марфа отвечала, что не знает, тогда жена Бориса возразила: „Говори, б..дь то, что ты хорошо знаешь!“ -и ткнула ей горящею свечою в глаза и выжгла бы их, когда бы царь не вступился, так жестокосерда была жена Бориса; после этого старая царица Марфа сказала, что сын ее еще жив, но что его тайно, без ее ведома, увезли из страны, но впоследствии она узнала о том от людей, которых уже нет в живых; так сказала она по попущению божьему, ибо сама достоверно знала, что сын ее умер и погребен. Борис велел увести ее, заточить в другую пустынь и стеречь еще строже, но когда бы могла ею распорядиться жена Бориса, то она бы давно велела умертвить ее, и хотя это было совершено втайне».

Борис Годунов и княгиня Мария. Художник Н. Н.Ге

Далее продолжаю и не буду тут много говорить, как Лжедмитрий появился на службе у князя Адама Вишневецкого, как потом « открылся» ему и как произошла встреча с Воеводой Сендормирским, как они потом донесли Сигизмунду и Папскому Нунцию Клавдио Рангони и решении Иезуитов о приобретении Польшей, Литвой и Римом покорного сторонника Латинской Церкви в виде правителя России.

Вместе с Сендормирским и Вишневецким, Гришка Отрепьев в марте 1603 года явился в Краков, где польский Нунций Рангони сразу же посетил его. Присутствующий при этой встречи Королевский Секретарь по фамилии Чилли писал позже: « Я сам был тому свидетелем и видел, как Нунций обнимал и ласкал Дмитрия, беседуя с ним о России и говоря, что ему должно торжественно объявить себя Католиком для успеха в своём деле . Дмитрий с видом сердечного умиления клялся в непременном исполнении данного им обета и вторично подтвердил сию клятву в доме у Нунция, в присутствии многих Вельмож. Угостив Царевича пышным обедом, Рангони повёз его во дворец. Король Сигизмунд, обыкновенно важный и величавый, принял Дмитрия в кабинете, стоя и с ласковой улыбкой. Дмитрий поцеловал у него руку, рассказал ему всю свою историю».