Сергей Пушкарев - Россия 1801–1917. Власть и общество

Аракчеев руководил всей деятельностью комитета министров. Министры, в большинстве своем, назначались теперь по его рекомендации и были лишь исполнителями его указаний. Немудрено, что все преклонялось и трепетало перед суровым временщиком: «Передняя временщика сделалась центром, куда с четырех часов утра стекались правители и вельможи государства» 31. Гибкий Сперанский написал брошюру, восхвалявшую военные поселения. Университеты и академии избирали Аракчеева своим почетным членом. Впрочем, низкопоклонство в эпоху аракчеевщины все же не доходило до безграничного раболепства сталинской эпохи: иногда смелые люди даже публично бросали суровому временщику дерзкие вызовы. Так, в 1820 г. в журнале «Невский зритель» появилось стихотворное послание К.Ф. Рылеева «К временщику», которое начиналось довольно выразительными словами:

А оканчивалось стихотворение угрозой мести современников или проклятиями потомства. Правда, оно имело подзаголовок «Подражание Персиевой сатире к Рубеллию» 32. Но весь Петербург прекрасно понимал, что речь тут идет не о Рубеллии. По словам современника Н.А. Бестужева, жители Петербурга оцепенели «при сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с великаном» и ожидали гибели «дерзновенного поэта» 33. Однако «обиженный вельможа постыдился узнать себя в сатире», и смелый поэт остался безнаказанным. Даже у Аракчеева был стыд, а может быть, и некоторые остатки совести, тогда как в эпоху тоталитарных режимов XX в. стыд и совесть были, как известно, признаны «буржуазными предрассудками» и уже никакого влияния на правительственную практику не оказывали.

Прогоняют сквозь строй…

Весьма показательное событие случилось в Петербурге в сентябре 1822 г. на заседании совета Академии художеств. Президент Академии А.Н. Оленин предложил избрать почетными членами гр. А.А. Аракчеева, гр. В.П. Кочубея и гр. Д.А. Гурьева. На что вице-президент Академии, действительный статский советник, известный масон А.Ф. Лабзин возразил, что достоинства этих лиц и их заслуги перед искусством ему совершенно неизвестны. Смущенные члены совета объяснили недогадливому вице-президенту, что они «выбирают сих лиц как знатнейших, что сии лица близки к особе Государя Императора». На это Лабзин «отозвался», что в таком случае он, со своей стороны, предлагает в почетные любители государева кучера Илью Байкова, который «гораздо ближе к особе Государя Императора, нежели названные лица» (при езде в маленьких санках седок находился в непосредственной близости к кучеру и часто при крутых поворотах держался за него, чтобы не вылететь из саней). Смущенный президент Академии постарался обратить заявление Лабзина в шутку. Но, узнав о «наглом поступке действительного статского советника Лабзина», царь рассердился, велел уволить Лабзина от службы и выслать из Петербурга в Сингилей 34.

Одним из наиболее темных пятен на фоне «аракчеевщины» были пресловутые «военные поселения». Идея этого «чудовищного учреждения»35 зародилась, по-видимому, в голове самого Александра, а его «навеки верный друг» Аракчеев с усердием взялся за ее исполнение. Он командовал впоследствии «корпусом военных поселений»36. Впрочем, в своем первоначальном виде идея военных поселений не была ни «чудовищной», ни жестокой. Наоборот, учреждение поселений мотивировалось соображениями гуманности, желанием, чтобы солдат не отрывался на 25 лет от дома и семьи. Практической же целью военных поселений было уменьшение расходов казны на содержание армии, которая должна была быть переведена как бы на «самоокупаемость».

Воинам-поселенцам был обещан целый ряд льгот и всесторонняя помощь в хозяйстве. «Они освобождаются единожды навсегда от всех государственных поборов и от всех земских повинностей. Содержание их детей и приготовление оных на службу правительство принимает на свое попечение, производя им продовольствие и обмундирование без всякого обременения родителей». Инвалидам, вдовам и сиротам будет выдаваться «казенный провиант». «Взамен ветхих строений возведены будут новые дома, удобнейшие к помещению. Земледельческими орудиями, рабочим и домашним скотом наделены будут все из них, кому подобное пособие окажется необходимым».

Таковы были те радужные перспективы, которые правительство рисовало перед военными поселенцами. Что же получилось на практике? Для организации военных поселений правительство передавало некоторые территории, населенные казенными крестьянами, из гражданского ведомства в военное. И тогда все их трудоспособные жители мужского пола до 46 лет превращались в солдат, получали обмундирование и подчинялись военной дисциплине. Мальчики от 6 до 18 лет также получали солдатское обмундирование и обучались строю. У семейных солдат-хозяев жили и работали как батраки (за содержание) холостые солдаты. Сельские работы производились командами в мундирах под руководством офицеров, параллельно шла и военная муштровка, конечно, в ущерб сельским работам. В письме от 6 июня 1817 г. Аракчеев с удовлетворением писал царю о своих успехах в деле организации военных поселений:

«В военном поселении, слава Богу, все благополучно, и дети военных поселян, от 6 до 18 лет, все обмундированы. Обмундирование, по распоряжению моему, началось в один день, в 6 часов утра, при ротных командирах<���…>, при чем ни малейших неприятностей не повстречалось, кроме некоторых старух, которые плакали, которые думали, что вместе с обмундированием возьмут от них детей».

Аракчеев сообщает о наказании плетьми и батогами нескольких «бунтовщиков» и продолжает:

«Как скоро оное наказание будет окончено, то во всех деревнях розданы будут мундиры, и всем крестьянам до 46 лет будет приказано в один день во всех деревнях одеться в мундиры и остаться в оных навсегда, употребляя оные уже ежедневно во всех своих работах. Волосы же стричь и бороды брить я не велю, а оставляю в нынешнем положении, ибо сие само по себе временем сделается».

Уже 17 июня 1817 г. Аракчеев доносит царю о своих дальнейших успехах:

«Все годные на службу люди в Высотской волости обмундированы и работают уже в мундирах. Сие окончено столь тихо и успешно, что я и сам не ожидал. Многое число жителей уже остригли бороды, а другие выбрили, говоря, что непристойно уже в мундире быть в бороде».

А насколько «пристойно» было работать на поле в тесных солдатских мундирах, начальство не думало. Вопреки поговорке «с одного вола двух шкур не дерут», в военных поселениях, как пишет Ф.Ф. Вигель,