Владимир Сядро - Загадки истории. Маршалы и сподвижники Наполеона

Действительно, многое из того, чем занимался старый школьный учитель, интересовало и маршала. Об этом свидетельствовали как его современники, так и многие современные историки. В частности, Б. Фролов писал: «Суровый воин, проведший почти всю свою сознательную жизнь в боях и походах, Ней, как это ни покажется странным, был страстным любителем музыки, литературы и искусства. Он сам хорошо играл на флейте, собрал обширную библиотеку и большую коллекцию произведений искусства. Его любимыми авторами были Корнель, Мольер, Вольтер и Бомарше. Очень ценил военную литературу». А С. Захаров отмечал, что некоторым своим увлечениям маршал не изменял даже в тюремном заключении: «Чаще всего маршал проводил время за игрой на флейте – его любимом инструменте. Однако слишком усердные охранники побоялись, что игрой на музыкальном инструменте Ней может передавать какую-нибудь информацию за пределы камеры».

Однако такое совпадение интересов еще не повод, чтобы утверждать, что под именем Питера Стюарта Нея более 30 лет скрывался Мишель Ней. Тем более что многим из них можно найти простое объяснение. К примеру, обширные познания «американского Нея» о жизни Франции в периоды правления Наполеона и Людовика XVIII, о подробностях военных сражений Вальдемар Лысяк объяснял его начитанностью: «Питер Стюарт Ней очень хорошо был знаком с обычаями, битвами и товарищами Наполеона, чему не следует удивляться, ибо он буквально обкладывался книжками по этой теме. Он запоем прочитывал все известия из Европы… много времени он посвящал изучению классиков и языков».

А вот доктор Локк отнесся к этой начитанности «американского Нея» по-другому. Он решил использовать оставшиеся после учителя книги, на страницах которых было немало пометок, для того, чтобы установить его идентичность с Неем французским. Все просто, думал доктор: почерк, которым они были сделаны, достаточно сравнить с образцами почерка маршала, и истина будет установлена. С этой целью Локк попросил своих друзей прислать ему из Парижа подлинные бумаги, написанные рукою Мишеля Нея. Однако, чтобы получить их, американцу потребовались… годы. Когда же, наконец, нужные образцы пришли и с помощью ведущего нью-йоркского эксперта-криминалиста Дэвида Карвалхо удалось сравнить почерки французского маршала и американского учителя, их идентичность не вызвала никакого сомнения.

Казалось бы, после этого какие могли быть сомнения и вопросы? Но их, как ни странно, появлялось все больше и больше. Так биографов маршала Нея удивили многие нестыковки языкового характера. Как известно, будучи по происхождению полунемцем-полуфранцузом, он очень хорошо знал немецкий язык, а вот с французским имел проблемы: говорил с акцентом, писал с ошибками. Военная служба оставляла немного времени для самообразования, поэтому маршалу потребовались годы, чтобы наконец-то достаточно хорошо овладеть своим вторым родным языком. Что же касается английского, то с ним он был мало знаком и потому его тексты на этом языке изобиловали ошибками. А вот Питер Стюарт Ней, напротив, свободно говорил, писал и даже сочинял стихи по-английски. Зато допускал немало ошибок в написанном по-французски. Если мы имеем дело с одним и тем же человеком, то как объяснить эти расхождения?

Можно, конечно, допустить, что, прожив более трех десятилетий в США, маршал сумел досконально овладеть английским. Но сочинять на нем стихи, вряд ли. Тем более что и поэтическим даром он никогда не отличался. С погрешностями на французском проще – вдали от родины, вращаясь в англоязычной среде, Ней вполне мог подзабыть свой второй родной язык.

Но одних лингвистических доказательств для установления идентичности умершего в Северной Каролине с маршалом Неем конечно же недостаточно. Необходимы были исследования их останков и изучение документов, удостоверяющих их кончину. И вот тут-то ученых ждало немало сюрпризов. Первым стало отсутствие во французских архивах медицинского свидетельства о смерти маршала. Зато спустя три десятилетия в них случайно были обнаружены сведения об антропологических параметрах его черепа. Исследователи сразу же обратились к французским властям с просьбой об эксгумации тела Мишеля Нея, но получили категорический отказ. А вот американское правительство легко дало согласие на то, чтобы подвергнуть этой процедуре тело мистера Питера Стюарта Нея. Но когда 3 мая 1887 года его гроб был извлечен из земли, разразилась страшная гроза. Под потоками воды изъятый из него череп покойного выскользнул из рук могильщика и… раскололся на мелкие кусочки. Определить его параметры было уже невозможно.

После этого история с останками стала приобретать чуть ли не мистический характер. Еще один сюрприз ученые получили в 1903 году, когда им наконец-то разрешили вскрыть официальную могилу маршала Нея на кладбище Пер-Лашез в Париже. Их изумлению не было предела – гроб… оказался пустым.

На этом загадки, связанные с Неем, не закончились. Сторонники версии об «американской жизни» маршала были озадачены многими вопросами, касающимися его реабилитации на Родине и отношений с близкими. Ведь за десятилетия, якобы прожитые им в США, во Франции многое изменилось. Взошедший в 1830 году на престол король Луи-Филипп начал возвращать в страну бывших бонапартистов, восстанавливая их в чинах и званиях. Именно тогда из Швеции в Париж вернулись двое старших сыновей Мишеля Нея. В связи с этим многие историки, в том числе и упомянутые здесь А. Буровцев и К. Ришас, вполне резонно спрашивали: «…почему „маршал из Браунсвилла“ не вернулся во Францию после революции 1830 года; почему он не переписывался со своими сыновьями; почему он не контактировал с бонапартистами, жившими в Америке, во главе которых стоял граф Сюрвиллье – Жозеф Бонапарт; почему он не переписывался со своим третьим сыном, проживавшим здесь же, в Америке?» Так же как и они, Вальдемар Лысяк удивлялся тому, что: «… „американский Ней“ не искал контактов с крупной бонапартистской колонией в Соединенных Штатах (про Лехмановского можно и не вспоминать); он никак не пытался вызвать в Америку Аглаю; не вернулся он в Европу после революции 1830 года, когда всем высшим чинам империи были возвращены их награды и владения и когда его приветствовали бы как героя; совершенно не заинтересовала его и состоявшаяся тогда же во Франции свадьба дочери премьера французского правительства, Жака Лафитта, с его собственным сыном».

Ни на один из этих вопросов историки так и не получили ответа. Это нанесло серьезный удар по «американской версии». Но особенно неправдоподобной представлялась им история с так называемым «третьим сыном» маршала. Он объявился под именем доктора Неймана в городке, где проживал Питер Стюарт Ней, уже после его смерти. Сразу же возникает вопрос: почему он не сделал этого раньше, при жизни «отца»? Ответ напрашивается сам собой: о том, что тот якобы проживал в США, он, скорее всего, узнал из газет, растиражировавших сенсационное сообщение о кончине «маршала Нея». Судя по всему, Нейман вообще мало что знал о «своей маршальской семье». В качестве доказательств своего родства со знаменитым полководцем он называл лишь дату своего рождения – 2 февраля 1808 года и имя матери – Аглая Огюйе, в честь которой назвал Аглаей свою дочь. Однако никаких документальных подтверждений этих фактов у него не было. Как он оказался в Америке и почему не поддерживал никаких контактов с «членами своей семьи», неизвестно. Но то, что он даже не подозревал о своем «сыновнем» праве наследовать какой-либо из аристократических титулов, принадлежавших маршалу (герцога Эльхингенского или князя Москворецкого), ясно свидетельствовало – никакого родства с Неем у него не было.