Сергей Каштанов - Московское царство и Запад. Историографические очерки

Рост интереса к жалованным грамотам в годы революционной ситуации и спад его с 1862–1863 гг. находятся в связи с аналогичными явлениями в других отделах русской дипломатики. Так, 1861 г. оказался кульминационным моментом увлечения ханскими ярлыками, после которого они специально не изучались вплоть до XX в. Ханские ярлыки ярко отражали систему феодальных прав и привилегий. Но не только этим привлекали они внимание буржуазных источниковедов. Крепостное право XIX в. в какой-то мере ассоциировалось с порабощением народа иностранцами [90] Русские крепостники особенно напоминали иностранных господ своим противопоставлением себя народу – одеждой, широким употреблением французского языка и др. – противопоставлением, которое усиливалось по мере того, как крепостничество приобретало (с XVIII в.) отдельные черты рабовладения. Имитация характерной особенности рабства (национального различия рабовладельца и раба, не дававшего «равенства» их даже «перед Богом») было возможно только в условиях загнивания феодального строя. , поэтому исследование ханских ярлыков накануне отмены крепостного права было не менее актуальным, чем изучение жалованных или губных грамот [91] Губные грамоты, как и судебные акты, впервые обратили на себя серьезное внимание в период расцвета классовой борьбы крестьянства в 40-х годах XIX в. В годы революционной ситуации изучались не только грамоты, дававшие пример организации борьбы с «разбойниками» (губные), но и устанавливавшие обычные отношения власти и населения (уставные наместничьи), что крайне интересовало буржуазных правоведов в связи с намечавшимися в результате отмены крепостного права переменами в сторону усиления функций государственной власти на местах (см. Очерки истории исторической науки. Т. II. С. 664). . А. А. Бобровников, издавший свою работу в 1861 г., связал вопрос о ярлыках с вопросом о так называемых монгольских подписях на русских актах. Он пришел к выводу, что эти подписи были сделаны не монгольскими чиновниками, а митрополичьими дьяками. С установлением этого факта, заключал Бобровников, «падает и вся теория о контроле ханских чиновников над нашими внутренними и частными делами» [92] Бобровников А. А. О монгольских подписях на русских актах (письмо к В. В. Вельяминову-Зернову) // Изв. имп. Археологического общества. СПб., 1861. Т. III. С. 24. .

Категорический вывод Бобровникова относительно свободы России от татарского ига явно перекликался с заявлениями Аксакова о свободе крестьян от крепостного права в древней Руси. Буржуазная историография периода революционной ситуации упорно искала свободу в прошлом, чтобы обосновать необходимость освобождения в настоящем. Сходные тенденции проявились и в дипломатике частных актов [93] Очерки истории исторической науки в СССР. Т. II. С. 665–667. . Н.В. Калачов, публикуя и анализируя четыре порядных грамоты конца XVII в., стремился, подобно Аксакову, обосновать мысль о существовании известной свободы крестьян [94] Там же. С. 666. . После реформы изучение частных актов надолго заглохло (до 90-х годов XIX в.).

Подготовка реформы повлияла и на понимание национального аспекта проблемы происхождения иммунитета. Возникла трактовка иммунитета как обычая, привнесенного из-за границы (Милютин, Горбунов). Годы революционной ситуации характеризуются расширением кругозора русской историографии. Поиски новых путей развития страны заставляли серьезно оглянуться на историю и пример других государств. С правдоподобными теориями естественно-исторической школы, доказывавшей самобытное происхождение русских институтов, было в основном покончено. Реформа развеяла в какой-то мере представление об исключительно самобытном пути развития России. Стали отыскивать все с большей и большей тщательностью общие моменты истории западных стран и Руси. В связи с увлечением иностранной историей, иностранными источниками и попытками рассмотреть судьбу России в свете мировой истории появилось новое преувеличение роли переводных византийских и западных сочинений, а также иностранных обычаев на Руси [95] Там же. С 585–586. . Это отрицательно сказалось на трактовке происхождения иммунитета, однако имело и некоторое положительное значение: русский иммунитет был, наконец, назван словом «иммунитет» (в работах 1869–1871 гг. – Н. Дювернуа [96] Дювернуа Я. Указ. соч. С. 261. и М. Горчакова [97] М. Горчаков глухо заметил, что по ханским ярлыкам митрополиты приобретали «jus immunitatis», т. е. право иммунитета (Горчаков М. Указ. соч. С. 250). ) и данным определением ставился в ряд аналогичных явлений, известных истории других стран.

Интересен развивавшийся в конце 50-60-х годов тезис об исключительном, случайном характере выдачи жалованных грамот и обусловленности ее лишь милостью князей. Здесь был совершенно искажен подлинный смысл выдачи жалованных грамот. Вместе с тем из рассматриваемого тезиса мог быть сделан один правильный вывод: жалованные грамоты играли политическую роль, устанавливая определенные отношения между правительством и влиятельными феодалами. Конечно, еще Неволин расценивал выдачу жалованных грамот как ограничительную политику княжеских правительств. Однако у него была намечена лишь самая общая причина предоставления иммунитетных актов. В историографии же изучаемого периода предполагались априори каждый раз особые причины выдачи жалованных грамот, хотя понимались они крайне идеалистически и на деле совершенно не исследовались, оставаясь тоже общей фразой.

Подспудное угадывание более конкретного политического значения жалованных грамот связано с общей перестройкой русского источниковедения в годы революционной ситуации. Преувеличение роли государственной власти породило большее внимание к ее политике, чаще стали говорить о политических причинах возникновения отдельных памятников. Это особенно заметно обнаружилось в историографии летописей. Если в 50-х годах И. И. Срезневский и М. И. Сухомлинов считали, что летописи создавались просто из потребности помнить, ради чистой истины, то уже Н. И. Костомаров в 1862 г. подчеркивал политические мотивы составления летописей [98] Очерки истории исторической науки в СССР. Т. II. С. 576–577. .

Коснемся, наконец, методики изучения жалованных грамот в конце 50-х – начале 70-х годов. Наряду с обычным иллюстративным методом, проявившимся в трудах Аксакова, Дювернуа, Горчакова, в источниковедение жалованных грамот проник метод «сводных текстов», который был основан в 40-х годах XIX в. [99] Калачов Н. Предварительные юридические сведения для полного объяснения Русской Правды. М., 1846; Ерлыков В. Сличенный текст всех доселе напечатанных губных грамот XVI и XVII века. М., 1846. , а затем получил широкое распространение, повлияв на источниковедение не только юридических [100] Высоцкий Ф. Уставные, судные и губные грамоты. СПб., i860; Загоскин Я. Уставные грамоты XIV–XVI вв., определяющие порядок местного правительственного управления. Казань, 1875. Вып. I; Казань, 1876. Вып. II; Шумаков С. А. Губные и земские грамоты Московского государства, М., 1895; Сомов Л. Опыт систематического изложения материала уставных грамот, определяющих порядок местного правительственного управления в Московском государстве: Работа из семинария проф. М. В. Довнар-Запольского. Киев; Пг., 1914; Сводный текст крестьянских порядных XVI века / сост. слушательницами С.-Петербургских Высших женских курсов. СПб., 1910. , но и литературных [101] Сводная летопись, составленная по всем изданным спискам летописи Л. И. Лейбовичем. СПб., 1876. Вып. I: Повесть временных лет; ср. также условное разделение сочинений митрополита Даниила на искусственные группы в книге В. Жмакина (Жмакин В. Митрополит Даниил и его сочинения. М., 1881). памятников. Сводные нормы иммунитета выводились в специальных трудах, посвященных жалованным грамотам (Милютин, Горбунов).