Александр Назаренко - Древняя Русь и славяне

Ни одна из названных нетрадиционных десигнаций не дала желаемых результатов. Не удалась и попытка закрепить киевский стол за родом старшего из Мономашичей, Мстислава, путем десигнации Всеволода Мстиславича в киевское княжение Ярополка Владимировича, в 1132 г.: она разбилась о сопротивление младших сыновей Мономаха – Юрия и Андрея, имевших, по обычным представлениям, преимущественное, сравнительно с племянником, право на Киев [243]. Неудачи радикальных реформ престолонаследия, предпринятых Владимиром Святославичем и Болеславом I, убеждают в том, что обращение в следующем поколении русских и польских князей к более умеренным формам манифестации государственного единства, к сеньорату, явилось, в сущности, вынужденным шагом. А сложносоставный, комбинированный сеньорат по «ряду» Ярослава Мудрого, предусматривавший между киевским сениором и двумя самыми младшими Ярославичами еще «амортизирующую» группу из двух средних братьев, свидетельствует, что «ряд» был глубоко продуманным, выношенным планом и что стабильность создававшейся династической конструкции весьма волновала Ярослава Владимировича.

Итак, десигнация на Руси, как и в других раннесредневековых государствах, появляется в пору преобразования традиционного порядка наследования власти – территориальных разделов, служивших крайним, наиболее зрелым выражением идеологии родовластия, согласно которой власть принадлежала не отдельному князю, а княжескому роду в целом. Это преобразование в своих самых радикальных проявлениях сводилось к попыткам сделать именно десигнацию единственным инструментом передачи власти. Но все такие попытки оказались неудачны, и в результате на Руси, как и в Чехии и Польше, закрепился умеренный вариант реформы corpus fratrum – сеньорат. При сеньорате роль десигнации была, очевидно, в разных случаях разной. В отличие от положения дел у франков, на Руси она могла, видимо, совершенно отсутствовать в тех случаях, когда политическая ситуация не препятствовала тому, чтобы старший, киевский, стол перешел к общепризнанному старейшему в роде – например, Всеволоду Ярославичу после смерти в 1078 г. его старшего брата киевского князя Изяслава. В более сложных случаях мы видим или вправе предполагать наличие десигнации.

При всем типологическом сходстве системы престолонаследия во Франкском государстве IX в. и на Руси XI–XII вв. необходимо иметь в виду и принципиальные отличия.

У франков обладание императорским титулом не было связано с владением какой-то определенной (так сказать, «стольной») областью – хотя император Людовик I Благочестивый и планировал в 817 г. именно такое территориальное устройство; юридически необходимым моментом имперской десигнации здесь быстро стала санкция папы. В результате старшинство в роде, даже если оно было сопряжено с фактическим военно-политическим превосходством, не могло служить гарантией наследования императорского титула, так как в дело вмешивались политические интересы папства. Так, в 875 г., после смерти бездетного императора Людовика II, папа Иоанн VIII, исходя исключительно из собственных соображений, вручил императорский венец не старшему из дядей покойного – восточнофранкскому королю Людовику Немецкому, а младшему – западнофранкскому Карлу Лысому [244].

Иначе обстояло дело на Руси. Здесь сеньорат был связан с обладанием богатым Киевским княжеством, что уже само по себе было способно уберечь звание старейшего брата «во отца место» от полного обесценения, как то произошло у франков. На Руси порядок наследования сеньората не зависел от каких бы то ни было внешних сил и определялся только внутридинастической ситуацией: иначе говоря, главными факторами являлись номинальное старшинство и реальная политическая власть. Отсюда ясно, что при десигнации на Руси решающее значение должен был играть междукняжеский договор, а не сакральная процедура, как у франков (венчание папой). Такой договор мог, естественно, вносить поправки в систему родового старейшинства (киевским князем не всегда становился генеалогически старший), но он всегда, как должно думать, оговаривал это обстоятельство, которое, собственно, и было одной из причин самого договора. Abusus non tollit usum , как гласит римский юридический принцип: злоупотребление законом не отменяет закона, а отклонения от правил не отменяют самих правил. Из факта договора вовсе не стоит заключать, что он непременно заполнял некую правовую пустоту

Следовательно, было бы неверно противопоставлять директивную десигнацию в Византии или у франков (то есть происходившую по воле правившего императора и подкреплявшуюся юридической и сакральной процедурами) договорной десигнации на Руси. Десигнация – это тот или иной способ заблаговременно организовать престолонаследие; ее юридическое оформление в разных странах могло быть и было разным.

Для раннего периода древнерусской истории (IX–XI вв.) характерно представление о государственной территории и ее ресурсах как об общем владении княжеского семейства в целом. Это представление не было чем-то особенным; оно обнаруживается и в других европейских обществах на достаточно ранних стадиях развития [246]. В таких условиях изменения внутридинастической конъюнктуры влекли за собой владельческие переделы, которые выражались, в частности, в перемещениях князей с одного стола на другой. Тем самым подобные переделы и перемещения, когда князь и его потомство не были связаны с каким-то конкретным столом, служили своебразным механизмом, скреплявшим политическое единство Древнерусского государства. И в дальнейшем, в XII столетии, принадлежность местных княжеских династий в отдельных древнерусских землях-княжениях (там, где такие самостоятельные княжеские династии образовались) к одному, пусть и сильно разросшемуся, семейству являлась существенным фактором, поддерживавшим представление о единстве Руси как о некоей идеальной политической норме. Вопрос заключался только в том, какие политические механизмы и институты могли обеспечить реализацию этой идеальной нормы. Коль скоро, во-первых, обладание киевским столом до середины XII в. было сопряжено с номинальным старейшинством в княжеском роде в целом, а во-вторых, в Киевской земле не существовало собственной княжеской династии, то одним из таких политических механизмов оставался порядок киевского столонаследия.

Согласно традиционному династически-родовому порядку, Киев наследовался генеалогически старейшим из князей. В эпоху, когда княжеское семейство было еще относительно компактным, это практически означало наследование Киева старшим из братьев умершего киевского князя, а в случае отсутствия братьев – старшим из сыновей. Такой способ престолонаследия – очень древний и широко распространенный. Однако с течением времени в связи с усложнением внутридинастической ситуации и в связи с тем, что политические и военные возможности князей не всегда совпадали с их местом в родовой иерархии, этот порядок теряет прозрачность, вследствие чего возникает необходимость в подкрепляющем его договоре.