Борис Колоницкий - «Товарищ Керенский»: антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа» (март – июнь 1917 года)

Специализация «политического защитника» не приносила значительных гонораров, но обеспечивала известность в радикальной среде. Такая карьера требовала следования неписаному, но жесткому коду поведения, хорошо известному юристам и обвиняемым. Перед «политическими защитниками» возникало немало этических и профессиональных проблем: им следовало добиваться оправдания обвиняемого и в то же время защищать его политические взгляды. Решать одновременно эти задачи было сложно, порой невозможно. Для кадета В. А. Маклакова, одного из наиболее известных адвокатов, главным приоритетом была юридическая защита клиента: «Если он [адвокат. – Б. К .] не должен задевать и оскорблять политических взглядов своего подзащитного, если он не может, не унижая себя, лицемерно от них отмежевываться, поскольку с ними согласен, то он все-таки должен с уважением относиться к обязанности судей существующий закон соблюдать и защищать. Нельзя смешивать задачи политического деятеля и защитника», – вспоминал он [112].

Однако многие адвокаты воспринимались обществом как политики и вели себя соответствующим образом. Роль «народного трибуна», обвиняющего режим и его «слуг», брал на себя и Керенский. Каждый процесс был для него полем новой битвы с ненавистной властью, которую олицетворяло государственное обвинение. Именно так описывал роль будущего министра Леонидов: «Меньше всего А. Ф. Керенский был профессиональным адвокатом, отдающим свое время и силы отдельным личностям, защите их эгоистических интересов и прав. Он всегда тяготел к интересам бесправных общественных классов, он всегда вел борьбу за их право на жизнь и точно старался довести их до того светлого времени, когда и они будут утверждены в полноправии» [113]. Схожим образом писал о Керенском и его одесский биограф:

Надо ли говорить о том, что его роль в этих процессах была тяжелой, подчас трагической. Приходилось выступать перед судьями, заранее предрешившими исход процесса; перед судьями, глухими к логике сердца, логике и даже правосудия; перед судьями, делавшими себе на суровых приговорах карьеру. Защитники подсудимых находились при этих условиях в положении людей, принужденных прошибать лбом каменную стену. Керенский переживал это положение особенно остро, ибо на скамье подсудимых сидели люди, бывшие не только его подзащитными: там сидели его партийные соратники, боевые товарищи, иногда личные друзья. Керенский боролся за них до последней возможности, с отчаянием одного против всех, без надежды на торжество правды и справедливости [114].

Это описание соответствовало духу обличения судебной системы «старого режима», присутствовавшему и в речах Керенского в 1917 году. Однако реальность дореволюционной судебной системы здесь была искажена: среди судей и прокуроров империи имелось немало высокопрофессиональных юристов, корректно исполнявших свои служебные обязанности. И впоследствии, став министром юстиции, Керенский фактически признал добросовестность некоторых былых оппонентов, выдвигая их на высокие должности.

Будущему министру юстиции довелось в качестве защитника участвовать в громких процессах. Широкую известность получило дело так называемой Тукумской республики, в ходе которого он защищал латышских повстанцев. Вел Керенский и дело трудовиков, подписавших Выборгское воззвание; участвовал в процессах руководителей Всероссийского крестьянского союза, Санкт-Петербургской военной организации социал-демократов, Союза учителей Санкт-Петербургской губернии, Крестьянского братства Тверской губернии, Северного летучего отряда Боевой организации эсеров. Среди клиентов Керенского были и большевики: он защищал боевиков, участвовавших в экспроприации Миасского казначейства. Об этих процессах вспоминали биографы министра в 1917 году. Перечень даже части дел, которые ему приходилось вести, свидетельствует о востребованности и профессионализме молодого юриста. Керенский стал полноправным членом корпорации адвокатов: в 1909 году Совет присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты принял его в число присяжных поверенных.

Особое значение для карьеры Керенского имел процесс армянской социалистической партии «Дашнакцутюн» в 1912 году. Перед судом тогда предстала элита армянской интеллигенции. Керенскому удалось доказать ложность свидетельских показаний, представленных обвинением. Это была убедительная победа защиты, а один из следователей даже получил официальное обвинение в лжесвидетельстве и подлоге (власти объявили его психически больным, чтобы спасти от ответственности). Из 145 обвиняемых 95 были оправданы [115].

Именно этот процесс нередко вспоминали биографы Керенского. Леонидов рассматривал результаты процесса как политическую победу защиты: Керенскому якобы удалось убедительно доказать, что болен и невменяем не следователь, но судебная система, созданная министром юстиции И. Г. Щегловитовым (последний олицетворял для многих оппозиционеров, прежде всего для радикальных адвокатов, ненавистный режим) [116]. Одесский же биограф Керенского и этот процесс описывал как трагический поединок честного защитника-идеалиста со всемогущей системой, поединок, результат которого якобы уже заранее был определен:

…Керенскому приходилось бороться с той же каменной стеной. Председатель суда не давал ему говорить, обрывал его на полуслове, когда разоблачение становилось слишком серьезным; грозил ежеминутно вывести его из зала; делал резкие замечания во время хода процесса. Перед потрясенным залом проходила картина героической борьбы безоружного с вооруженным, борьбы права с силой, борьбы с – увы! – предрешенным результатом [117].

Подобный стиль жизнеописания «политического адвоката» противоречил фактической истории процесса, однако соответствовал общему революционному пафосу обличения «старого режима», который был присущ и выступлениям самого Керенского. Образ мужественного и бескомпромиссного борца с безжалостной системой способствовал в то время укреплению авторитета политика.

Порой роль «народного трибуна», взятая на себя молодым юристом, сказывалась на судьбе его подзащитных. Коллеги Керенского, по словам Л. Арманд, предупреждали: «Если вы хотите, чтобы он защитил революцию, то он это сделает блестяще. Но если вам надо защитить подсудимого, то зовите другого, ибо в Керенском революционер всегда берет верх над адвокатом. Военные судьи его ненавидят» [118]. Свидетельство это весьма правдоподобно, хотя, как мы видели, в суде Керенский порой добивался успехов. Интересно, однако, что в 1917 году Арманд, горячая сторонница министра, и другие его биографы были уверены, что их читатели с одобрением встретят такую характеристику «политического защитника», защищающего не своего клиента, а революцию. В той ситуации именно такой образ – пламенного адвоката-революционера – служил для укрепления авторитета политика.