Владимир Коршунков - Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды

О. В. Голубкова, исследовавшая кресты на Севере, в том числе у коми-зырян, тоже указывала, что кресты бывали при дорогах, при въездах в деревни, на пути, ведущем к местному кладбищу. Они как бы прикрывали подъезды к селениям, не пропуская «лешаков» и прочую нечисть, «ходячих» покойников, болезни людей и скота. Кроме того, придорожные кресты (и тряпочки-подношения с вышитыми на них крестиками, которые развешивались на них), возможно, могли восприниматься и как своего рода памятные намогильные знаки. По словам информанта, «эти тряпочки с крестиками – памятки похороненным здесь от родственников, которые живут далеко и не могут навещать родные могилки. Проходя мимо, посторонние люди увидят крестики, и от этого души умерших чувствуют, что родные о них помнят» [128] Голубкова О. В. Этнокультурное взаимодействие северных коми-зырян и русских в сфере сакрального символизма // Археология, этнография и антропология Евразии. Новосибирск, 2006. № 3 (27). С. 103, 106–107. . Сходные наблюдения сделаны Н. М. Ведерниковой в ином месте европейского Севера – в архангельском Кенозерье и И. А. Филипповой на берегу озера Пустого в Верхнеуральском районе Челябинской области, где в Девятую Пятницу собираются верующие для поклонения Табынской иконе Богоматери [129] Ведерникова Н. М. Фольклор как способ отражения культурного ландшафта: (по материалам экспедиционных выездов 2000–2002 гг.) // Культурный ландшафт как объект наследия / под ред. Ю. А. Веденина, М. Е. Кулешовой. М.: Ин-т наследия; СПб.: Дм. Буланин, 2004. С. 301–304; Филиппова И. А. Современные ритуальные практики: Девятая Пятница на озере Пустом // ТК. 2006. № 4. С. 44. .

Наблюдавшие за «культурным ландшафтом» Пинежского района Архангельской области А. А. Иванова и В. Н. Калуцков подсчитали, что наибольшее количество таких местночтимых народных святынь, как часовни и кресты, было расположено именно при дорогах, а находившиеся в деревнях, в полях, лесах, при реках и в иных местах часовни и кресты численно им уступают [130] Иванова А. А., Калуцков В. Н. Святые места в культурном ландшафте Пинежья // Поморские чтения по семиотике культуры. Архангельск: Поморск. ун-т, 2008. Вып. 3: Сакральная география и традиционные этнокультурные ландшафты народов Европейского Севера: сб. науч. ст. / сост. Н. М. Теребихин, А. О. Подоплёкин, П. С. Журавлёв; отв. ред. Н. М. Теребихин. С. 187. . И в других изученных ими местах Русского Севера «дорожных» (по их определению) крестов бывало множество. С их помощью «освящалось» пространство [131] Калуцков В. Н., Иванова А. А., Давыдова Ю. А., Фадеева Л. В., Родионов Е. А. Культурный ландшафт Русского Севера: Пинежье, Поморье. М.: Изд-во ФМБК, 1998. С. 93–96. . Вообще у восточных славян обычай ставить обетные кресты (как и часовни) на перекрёстках и распутьях хорошо известен [132] Плотникова А. А. Перекрёсток и распутье в народной культуре Полесья // ЖС. 2002. № 4. С. 4–5; Её же. Перекрёсток // СД-3. С. 685. . Придорожные часовни, как замечала изучавшая их в Кенозерье Архангельской области Г. Н. Мелехова, «видимо, родственны памятным и обетным крестам…» [133] Мелехова Г. Часовни в православных традициях Кенозерья: (этнографические заметки) // Православный паломник. 2004. № 1 (14). С. 32.

А. И. Куприн в рассказе «Лесная глушь» (1898) передавал впечатления от охоты в Полесье. «Нам оставалось до деревни не более полуверсты, и мы подходили уже к большому деревянному кресту, стоявшему на пересечении зуленской и печаловской дорог. Эти кресты, с прибитыми наверху их, сделанными из дерева орудиями страданий Христовых – копьём, лестницей, молотком и тридцатью сребрениками, – всегда можно увидеть на перекрёстках полесских дорог. Снизу на эти кресты молодицы и девки вешают сшитые ими по обету пёстрые фартуки и полотенца, что придаёт кресту своеобразный – дикий и живописный вид» [134] Куприн А. И. Лесная глушь // Куприн А. И. Соч.: в 3 т. М.: ГИХЛ, 1953. Т. 1. С. 333. .

Сибирский историк В. Н. Курилов, обнаруживший в «Дозорной книге Тюмени и Тюменского уезда» (1700) свидетельство о воздвигнутом в XVII в. в Тюменском уезде на пересечении дорог деревянном кресте, высказал предположение, что этот крест не был ни обетным, ни поклонным. То есть он вообще никак не ассоциировался с сакрально-религиозной сферой. «Всё было проще: это была выразительная веха на развилке дорог». Мотивация установки старинного придорожного креста виделась ему как вполне светская и функциональная – просто «выразительная веха» на распутье. Курилов, однако, признавал, что такого рода кресты становились почитаемыми, хотя это, по его мнению, уже вторичное явление [135] Курилов В. Н. Крест на перекрёстке: свидетельство XVII столетия // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий / отв. ред. А. П. Деревянко, В. И. Молодин. Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2004. Т. 10. Ч. 2. С. 69–72. .

Да, путеводное, приметное значение придорожных крестов хорошо известно и самим жителям, и исследователям. Например, Н. М. Ведерникова замечала: «Бытовая функция таких крестов очевидна. Это – путевые метки, не позволяющие сбиться с пути». И при этом далее она, подобно иным учёным, указывала, что перекрёсток (росстань) – «место знаковое в народной топографии» [136] Ведерникова Н. М. Указ. соч. С. 303. . И действительно, даже если первоначально некоторые придорожные кресты ставились в том числе ради указания места – как «выразительная веха», но и место установки (в случае с тюменским крестом это развилка дорог), и сам этот предмет (крест), с его безошибочно определяемой и значимой формой, сразу предусматривали возможность и даже в некотором смысле неизбежность сакрализации. А «ситуация пути», «мифология пути», опасные дорожные реальности тому явно способствовали.

В пинежской д. Немнюга фольклористы записали рассказ о том, что происходило возле местночтимой святыни – немнюжского креста: «И видали девок в красных сарафанах. Пугало всё. У меня у самой был случай. Я мужа поехала провожать. Обратно еду. И всё лошадь идёт-идёт. Бежит лошадь. Ну, ладно. А сумерки. Едет обоз мне навстречу. Едет обоз. Вот качают головами лошади. Скоро больше всё. Надо мне сворачивать: заденут за мою оглоблю. Всё. Я хочу свернуть. Свернула – и лошадь дырк! Вот-вот-вот больше! Кое-как я лошадь стянула, свернула чуть-чуть. Не сворачивает она в сугроб. Мне не выехать. Лошадь-то как стегнула, она как упряднула, и лошадь не может тянуть воз-от. Я одна в санях. Потом, как я отвернула, она как вскочит, как будто что-то спало. И лошадь у меня как понеслась-понеслась! Я обернулась – никого не было, никаких лошадей, ничего. Потом как-то пересилила. А вижу: управляют, стегают, и лошади вот качают, тянут возы и обоз. Несколько лошадей» [137] Иванова А. А., Калуцков В. Н., Фадеева Л. В. Материалы к этнокультурному атласу «Святые места Пинежья» // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М.: Изд-во МГУ, 2003. Вып. 2 / отв. ред. А. А. Иванова. С. 234–235. .