Линкольн Пейн - Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства

В то время как география вод, ветров и земель формирует морской мир очевидным образом, освоение моря становится решающим фактором истории лишь при определенном сочетании экономических, демографических и технических условий. Вряд ли наблюдатель XV века мог представить себе богатство Испании и Португалии, которое эти страны обретут благодаря освоению восточной части Атлантики. Пытаясь найти морской путь к Азии с ее пряностями, испанские и португальские мореходы открыли оба американских материка – территории, которые стали сказочно богатым источником золота, серебра и сырья для европейских рынков, рынком сбыта для европейских товаров и плантациями («девственными землями» в глазах европейцев) для выращивания новооткрытых или завезенных культур, таких как табак и сахар. Вмешательство Ватикана в испанско-португальские споры за господство над новыми землями вылилось в серию папских булл и завершилось соглашениями о разделе морского пространства нехристианизированной части Атлантического и Индийского океанов между Испанией и Португалией, – этим и объясняется тот факт, что большинство населения в Центральной и Южной Америке говорит на испанском или португальском языке и исповедует католическую веру.

Морская точка зрения обогащает и наше восприятие истории «западного» расширения США. Калифорния получила статус штата в 1850 году, через два года после открытия золота на лесопилке Саттера в Северной Калифорнии, – прежде эти земли были почти неизвестны на востоке США, и население тихоокеанского побережья страны составляло всего несколько тысяч человек. Благодаря внушительным мощностям морского торгового сообщения десятки тысяч людей смогли тогда попасть в Сан-Франциско по морю: такой путь оказывался быстрее, дешевле и безопаснее путешествия через континент, хотя расстояние приходилось преодолевать вчетверо большее. Внутренняя территория материка – то, что ныне называется «перелетаемыми штатами», – в те времена вполне могла бы зваться «землями, огибаемыми по морю», поскольку туда добирались каботажными рейсами, а не ехали напрямую с востока на запад.

При упоминании кораблей, моряков, портов и морского дела авторы по большей части придерживаются одной из двух тенденций: либо им поют славу отдельно, в совершенном отрыве от сухопутных реалий, либо признают их роль только в особых единичных случаях – как, например, в рассказах о проникновении «черной смерти» в Северную Италию, или о путешествиях викингов к Каспийскому и Черному морям (по рекам) и в Западную Европу и Северную Америку (по морю), или о завоевании Японии и Явы монголами в XIII веке, или в других повествованиях об истории диаспор, флоры и фауны. Однако если поставить наши взаимоотношения с океанами, морями, озерами, реками и каналами в центр исторической концепции, то мы увидим, что существенная часть истории человечества зависела от того, имели ли народы выход к судоходным водам. Например, в Европе еще бытует мнение об исламе как о религии пустынных кочевников, однако примечательно, что страна с наибольшим числом жителей-мусульман простирается по всей территории крупнейшего в мире архипелага. В Индонезии нет верблюдов, но есть мусульмане, а также индуисты – особенно на острове Бали, что особенно интересно, если вспомнить, что правоверным индуистам нельзя путешествовать по морю. Если эти две религии так тесно связаны с сушей, как они попали на противоположную сторону океана? Может ли быть, что религиозные правила со временем менялись? В Коране написано: «Разве не видишь ты суда, пересекающие океан по милости Аллаха, дабы он открыл тебе свои чудеса? Воистину то есть знак для всякого стойкого и благодарного человека». [8] «Разве не видишь…» – Коран, 32:31.

Такие «знаки» указывают на то, что техническая и общественная адаптация человечества к жизни на воде – ради торговли, войны, освоения пространства или переселения народов – всегда была движущей силой мировой истории. И все же многие исторические труды отворачиваются от этого факта. Джаред Даймонд в книге «Ружья, микробы и сталь» отводит едва ли страницу «морским технологиям», [9] … «морским технологиям»… – Diamond, Guns, Germs, and Steel, 78, and 241, 313, 341–42, 359. под которыми понимает корабельное дело, но никак не навигацию и сопутствующие возможности, – при том, что морские перевозки играли главную роль в распространении техники, идей, растений и животных, которое Даймонд рисует в тончайших деталях применительно не только к межконтинентальному обмену, но и к околоматериковому и внутриматериковому сообщению. Игнорируя морские аспекты описываемого им процесса, Даймонд по большей части упускает из виду не только средства распространения, но и сами объекты распространения.

В качестве другого примера можно взять книгу Дж. М. Робертса «Всемирная история». По словам автора, она «рассказывает о процессах, [10] … «рассказывает о процессах…» – Roberts, History of the World, xiv. которые способствовали переходу человечества от превратностей и опасностей первобытной нецивилизованной жизни к более сложным и совершенно новым превратностям и опасностям сегодняшнего дня… Поэтому критерием для отбора фактических данных служила историческая значимость – то есть действенность влияния на крупнейшие процессы истории, а не внутренний интерес или какие-либо заслуги». Робертс отдает должное внутриматериковому и морскому судоходству, особо отмечая важность первого – например, в случае колонизации Сибири Россией в XVII веке. Однако он сразу переходит к итогу, не останавливаясь ни на средствах его достижения, ни на процессах. Отмечая, что между Тобольском и тихоокеанским портом Охотск, отстоящими друг от друга на три тысячи миль, было всего три волока, автор не упоминает ни типы использовавшихся судов, ни обустройство промежуточных населенных пунктов, ни роль речных торговых путей в развитии Сибири. Он даже не дает названий рек, хотя это так же странно, как при описании водного пути от Питтсбурга до Нового Орлеана обойтись без упоминания Миссисипи и реки Огайо.

Если бы Даймонд или Робертс писали свои труды столетие назад, они бы наверняка упоминали мореходство гораздо чаще. Их немногословность на эту тему отражает смену читательского отношения к морским реалиям – морская торговля и военно-морской флот уже не так притягательны для публики, как раньше, когда океанские лайнеры и грузовые суда теснились у причалов Манхэттена, Гамбурга, Сиднея и Гонконга. А ведь в начале XXI века корабли и морские пути служат главной опорой глобализации. На морские перевозки приходится 90 процентов мировой торговли, за последние полвека количество океанских судов выросло втрое. Однако грузовые порты вытеснены на окраины, а мировой торговый флот все больше переходит под так называемый «удобный флаг» – когда владельцы судов, стремясь уйти от ограничений и высоких налогов, регистрируют суда в других государствах. В итоге корабли уже не служат эмблемой престижа и прогресса родной страны, как в XIX веке и начале XX.