Евгений Родионов - Воины Карфагена. Первая полная энциклопедия Пунических войн

Однако, несмотря на хорошо проработанную аргументацию, и эта, безусловно оригинальная, теория имеет свои слабые места. Прежде всего, возникает вопрос, для чего среди легионеров было достаточно много велитов, если тяжелая пехота римской армии (во всяком случае, гастаты и принципы) все равно ориентировались в первую очередь на метательный бой? Такое дублирование функций выглядит по меньшей мере непрактичным. Далее, очень трудно представить, как римляне могли поддерживать непрерывный метательный бой, если их тяжелые пехотинцы (опять же, за исключением триариев) имели на вооружении только по два дротика (невольно возникают ассоциации с придерживающимися линейной тактики европейскими солдатами XVII–XVIII вв., которым оставили бы только по два патрона). Повторное использование брошенного оружия тоже не могло полноценно возместить его убыль, ведь дротики римских тяжелых пехотинцев (пилумы) изначально делались «одноразовыми», и легионерам приходилось бы полагаться только на то, что у их противников запас метательных снарядов будет достаточно большим. Таким образом, кажется весьма маловероятным, чтобы римляне ориентировались в первую очередь на метательный бой, хотя вполне возможно, что его «удельный вес» в общем ходе сражения был несколько большим, чем считалось ранее.

Самнитские воины. Роспись гробницы в г. Нола, IV в. до н. э. Национальный археологический музей. Неаполь, Италия.

Что же происходило на самом деле? С уверенностью можно утверждать очень немногое.

Насколько можно судить из истории военного искусства, при условии сохранения строя один большой отряд (фаланга) всегда оказывался сильнее нескольких маленьких, вследствие чего было бы логично предположить, что и римляне соприкасались с противником, когда манипулы их первой линии каким-либо образом смыкались между собой. Возможно, хотя и маловероятно, что интервалы сохранялись и в ходе рукопашной, но в таком случае они должны были быть очень небольшими и вряд ли достигали длины фронта манипулы, иначе противнику было бы легко их разъединить. Если разрывы между манипулами становились слишком большими, они могли быть закрыты манипулами из второй линии.

Дистанция между легионерами в шеренге в момент рукопашной никак не могла быть равной шести футам, иначе на каждого римлянина одновременно приходилось бы, по крайней мере, по двое противников, и у него не было бы шансов выжить. Как кажется, единственным разумным объяснением такой дистанции является ее применение во время сближения с неприятелем, чтобы воинам было удобнее метать дротики. Когда расстояние броска было преодолено, по команде легионеры четных шеренг двигались вперед и занимали промежутки между своими товарищами, после чего вступали в рукопашную в сомкнутом строю.

Смены линий в процессе боя (во всяком случае, в ходе рукопашной) не происходило. Как же тогда воспринимать соответствующий рассказ Тита Ливия? Пожалуй, и здесь придется согласиться с мнением Ганса Дельбрюка, предположившего, что римский историк, ни разу не бывавший на войне, описал виденный им эпизод строевых учений.

Главная роль в бою отводилась воинам двух первых линий – гастатам и принципам, при этом последние были лучшими воинами легиона, так как уже имели боевой опыт и находились в хорошей физической форме. Их оружие допускало некоторую вариативность действий в ходе сражения. В зависимости от силы противника и плана командования гастаты и принципы могли стараться опрокинуть его быстрой атакой либо занимать оборонительную позицию. В обоих случаях использование метательного оружия в момент непосредственно перед столкновением должно было дезорганизовать врагов и увеличить шансы римлян в рукопашной. Кроме того, воины задних шеренг манипул могли применять его поверх голов своих товарищей, когда схватка уже началась. То же самое наверняка делали и их противники, чем и объясняются случаи, когда римские военачальники получали ранения или гибли от метательных снарядов после того, как с момента начала сражения прошло довольно длительное время. То, что сражения могли продолжаться по несколько часов, не является чем-то из ряда вон выходящим – то же самое случалось и в Средние века, когда о большом значении метательного оружия говорить не приходится, а численность войск была многократно ниже. Это объясняется тем, что, раз начавшись, рукопашная вовсе не должна была продолжаться непрерывно. В ее ходе возникали более или менее самопроизвольные паузы, когда воины могли просто перевести дух и оценить положение, после чего вновь продолжить бой.

Что касается триариев, то их боевые качества не стоит переоценивать – все-таки это были уже достаточно возрастные люди, чтобы достойно соперничать с воинами в полном расцвете сил. Постаревшие в сражениях, триарии были своеобразным ядром легиона, хранителями его боевых традиций и опыта. Очевидно, они представляли собой резерв, вступающий в дело лишь в крайнем случае – на это указывает их сравнительно небольшая численность, отличия в вооружении (копье вместо дротиков), да и знаменитая поговорка («дело дошло до триариев»).

Уровень военного искусства, с которым римляне вступили в эпоху Пунических войн, не предусматривал большого разнообразия тактических приемов. Почти во всех сражениях они использовали одно и то же построение – три линии тяжелой пехоты в центре и конница на флангах. Роль полководца была, как правило, незначительной, все должна была решить подготовка солдат и дисциплина – краеугольный камень, без которого римская армия не была бы сама собой.

Дисциплина не должна была утрачиваться и после одержанной победы. Полибий оставил сведения о том, как должны были вести себя легионеры после захвата вражеского города. В зависимости от его величины для грабежа выделялось определенное количество солдат, не превышавшее половину от общего состава армии. Остальные, сохраняя боевой порядок, осуществляли охранение. Захваченную добычу солдаты приносили в расположение своих легионов. После этого военные трибуны производили дележ награбленного поровну между всеми воинами, включая больных, занятых в охранении и на других службах. Такой порядок, безусловно, помог римлянам избежать многих поражений, постигших в сходных ситуациях другие армии.

Рим никогда не смог бы не только победить, но и более или менее продолжительное время противостоять столь могущественной морской державе, как Карфаген, не имея собственного сильного военного флота.

Утвердившееся с легкой руки Полибия (Полибий, III, 20, 7–14) и долгое время господствовавшее мнение о том, что до Пунических войн римляне вообще были едва ли знакомы с мореходным делом, довольно сильно преувеличено. В источниках есть свидетельства – впрочем, немногочисленные – их участия в боевых действиях на море задолго до столкновения с Карфагеном. Первое упоминание о римских боевых кораблях встречается у Тита Ливия (Ливий, IV, 34, 6–7) в рассказе о битве у Фиден в 426 г. до н. э., во время войны с Вейями. Правда, автор сам сильно сомневается в правдивости своих источников и предполагает, что это могло быть только несколько небольших судов, помешавших переправе противника.