Кирилл Соловьев - Хозяин земли русской? Самодержавие и бюрократия в эпоху модерна

Пожалуй, еще важнее то, что, решительный на бумаге, император чаще всего не был готов идти на конфронтацию с тем, с кем лично встречался. Опытные царедворцы не боялись аудиенции у императора, добивались ее и в итоге нередко одерживали верх над всеми своими недоброжелателями. Император не казался столь суровым и решительным во время всеподданнейших докладов, о которых речь пойдет ниже. Причем министрам было хорошо известно, что император предпочитал не решать дела во время самого доклада. Обычно он оставлял дела у себя и решал их спустя некоторое время. Это объяснялось многими причинами, в том числе и тем, что так Александру III было проще отказывать своим сотрудникам.

В то же самое время образ мягкого, деликатного императора Николая II весьма обманчив. Действительно, последний царь был чрезвычайно любезен и деликатен в личном общении. Однако некоторые его резолюции удивляли современников своей резкостью. Такую резкость сложно было ожидать не только от Александра III, но и от Николая I. Характерен случай, когда Государственный совет столкнулся с проблемой, что буряты в начале XX в. были освобождены от телесных наказаний, а жившее по соседству с ними русское крестьянство пороли по решениям волостного суда. Такое неравноправие возмутило сановников. В этой связи было предложено внести в резолютивную часть журналов департаментов Совета предложение об упразднении телесных наказаний в России. Однако опытные государственные мужи стали возражать, опасаясь резкой реакции со стороны государя, который и так задумал отменить телесные наказания после рождения наследника. Под их давлением эта инициатива была «спрятана» в журнале, где излагались мотивы решения Общего собрания Государственного совета. Однако и это вызвало неудовольствие государя, который наложил резолюцию: «Это будет тогда, когда я это захочу». По словам И. В. Гурко, министр внутренних дел Д. С. Сипягин представил императору эту ситуацию как типичную для высшего законосовещательного учреждения империи, в котором будто бы заседают антиправительственные силы. Этот случай показательный, но отнюдь не единственный. 1 января 1904 г. император написал министру внутренних дел В. К. Плеве о Тверском земстве: «Настало время треснуть неожиданно и крепко». В период Первой революции Николай II телеграфировал командующему Одесским военным округом в связи с восстанием на броненосце «Потемкин»: «Примите немедленно самые жестокие меры». 19 октября 1905 г., подводя итог недавним событиям, император так описал матери поведение своих министров: «Господа министры, как мокрые курицы, собирались и рассуждали о том, как сделать объединение всех министерств, вместо того чтобы действовать решительно». Поздней осенью 1905 г., реагируя на реплику главного управляющего Канцелярией по принятию прошений А. А. Будберга о том, что было бы лучше всего арестовать С. Ю. Витте, премьер-министра России, Николай II кратко, но весьма выразительно сказал: «О да!» В декабре 1905 г. на донесении генерала Хоруженкова о подавлении революционного движения в городе Туккуме (Курляндская губерния, ныне Латвия) царь наложил резолюцию: «Надо было разгромить город». 12 февраля 1906 г. директор Верхнеудинского реального училища Устрецкий послал телеграмму императору с просьбой о смягчении наказания для пяти учителей, приговоренных к повешению. Император недвусмысленно ответил: «Всяк сверчок знай свой шесток». Впоследствии Николай II весьма откровенно отзывался о знакомых ему государственных и политических деятелях. Например, царь называл лидера «Союза 17 октября», а в прошлом председателя Государственной думы А. И. Гучкова «подлецом». Встречи с ним он считал предосудительными, а одному из министров прямо говорил, что «Гучкова мало повесить».

За свое довольно продолжительное царствование немногословный и весьма скрытный государь произнес много слов, очень разных по смыслу и тональности. Их не сложить в простую формулу, объясняющую личность императора. Ее трудно понять, видя все в черно-белых красках: сильный или слабый, волевой или нерешительный и т. д. Нужны полутона. Решительность на бумаге сочеталась с готовностью Николая II соглашаться с каждым своим собеседником. И в этом сын очень походил на отца.

Любого человека нельзя свести к совокупности качеств его характера. Человек намного сложнее. Тем труднее говорить о герое из прошлого, не слишком склонного к откровенности. Но император – это не только и, может быть, даже не столько человек. Это властный институт, своего рода функция, сопряженная с исполнением ежедневных обязанностей. И в этом отношении императорская власть вполне познаваема. Исследователь может попытаться понять меру участия царя в процессе выработки политических решений.

Впрочем, попытаться – не значит понять. Император редко сообщал современникам, о чем он думал перед принятием решения. Остается только догадываться, кто и как влиял на царя. При этом, конечно, очевидно, что многое действительно зависело от личных качеств государя. Александр III весьма ответственно относился к своим обязанностям. Управляющий делами Императорской главной квартиры О. Б. Рихтер говорил: «За много лет, что я управляю комиссией прошений на Высочайшее имя… я не помню случая, чтобы посланный мною государю с вечера портфель с бумагами не был возвращен мне на следующее утро с исполненными делами». Обычно весь день императора уходил на встречи и приемы. Александр III работал с бумагами преимущественно ночью. Ему приходилось знакомиться с отчетами министров, главноуправляющих, губернаторов, генерал-губернаторов, командующих войсками и др. Периодически ставился вопрос о создании коллегиального учреждения, которое бы помогало императору, а в сущности подменяло его. В мае 1884 г. этот вопрос инициировал председатель Комиссии прошений С. А. Долгорукий, но без особого успеха: создание подобного «визирства» пугало бюрократию.

Обычно Александр III уходил к себе в кабинет около 9 часов вечера. По настоянию императрицы он дал слово работать «лишь» до 3 часов ночи. В это время камердинер должен был докладывать царю, что следовало заканчивать работать. Если же царь не обращал на это внимания, камердинер докладывал вторично. В третий же раз он просто тушил свет, несмотря на все протесты государя. Вставать же императору приходилось рано: доклады министров нередко начинались уже в 9 часов утра. При этом, выслушивая министров, император, как уже говорилось выше, не любил принимать решений в ходе личных аудиенций. Обычно он оставлял у себя министерские бумаги и работал с ними ночью.

Есть много свидетельств тому, что Александр III весьма добросовестно читал поступавшие на его имя бумаги. Так, С. Н. Дурново, брат министра внутренних дел и председателя Комитета министров, рассказывал, что «на бумаге Синода с благословением на предстоящее императору путешествие он положил резолюцию: „Не нуждаюсь“. Святые отцы решили, что государь подмахнул это слово ошибочно взамен другой бумаги и через Победоносцева подложили новую бумагу, переписав первую. Ждали появления ее… уже с известным интересом. С ужасом читают новую резолюцию: „Сказал: не нуждаюсь“. Все взволновались. Тем временем император уехал в Данию. По возвращении оттуда принимал с докладом Победоносцева. Тот с большой осторожность приступает к выяснению этого вопроса, намекая на горе членов Синода, вызвавших неблаговоление монарха. „А вы, Константин Петрович, читали эту синодскую бумагу?“ – спросил император. „Как же, Ваше Величество“. – „Ну я вижу, вы ее или плохо, или совсем не читали. Вот там вместо архипастырского благословения было написано „архитектурное благословение“. Я и написал, что не нуждаюсь“».