Дарон Аджемоглу - Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты

Появление инклюзивных институтов и начало устойчивого экономического роста в XVIII веке привели к развитию рыночной экономики сначала в Англии, а затем и во многих других уголках света, не в последнюю очередь потому, что многие из этих уголков были колонизированы англичанами. Однако если эффект от экономического роста в Англии был поистине всемирным, то распространение породивших его экономических и политических институтов было совсем не таким глобальным. Влияние промышленной революции было разным в разных странах мира, так же как приход «черной смерти» имел разные последствия для Западной и Восточной Европы, а развитие трансатлантической торговли вывело Англию и Испанию на совершенно разные траектории развития. Институты, сформировавшиеся к тому времени в разных странах мира, предопределили, как именно повлияет промышленная революция на каждую из них. Эти институты были и в самом деле весьма различными: изначально небольшие различия между странами постепенно накапливались и, более того, усиливались, проходя через очередные точки перелома. С последствиями этих различий нам приходится иметь дело до сих пор, поскольку развитие по порочному кругу бедности чаще всего (но не всегда!) только усиливало эти различия. Понимание природы этих различий – ключ к тому, чтобы объяснить, как возникло мировое экономическое неравенство, которое мы наблюдаем сегодня.

В некоторых странах в некоторых частях света удалось построить институты, очень похожие на английские, хотя пришли к ним совсем другим путем. Подобные институты будут сформированы, например, в европейских колониях – в Австралии, Канаде и США, хотя к моменту начала промышленной революции этот процесс там только стартовал. Как мы убедились в главе 1, процесс, начавшийся с основанием колонии в Джеймстауне и достигший своего апогея во время Войны за независимость и принятия Конституции США, сильно напоминал борьбу английского парламента за ограничение прав короля. В обоих случаях результатом стало централизованное государство с плюралистическими политическими институтами. В странах, избравших эту траекторию развития, промышленная революция быстро набрала обороты.

Страны Западной Европы, прошедшие во многом похожий путь, к моменту, когда началась промышленная революция, тоже имели сходные с английскими политические институты. И все же небольшие отличия Англии от остальных стран послужили причиной того, что промышленная революция началась именно здесь, а не, скажем, во Франции. Промышленная революция в корне изменила ситуацию на континенте и поставила европейских монархов перед лицом новых вызовов. Их ответ на эти вызовы спровоцировал целый ряд конфликтов, кульминацией которых стала Великая французская революция – еще одна историческая точка перелома, которая привела к тому, что институты стран Западной Европы стали еще более сходны с английскими, в то время как отставание Восточной Европы еще усилилось.

Пути институционального развития остального мира были столь же разнообразны. Завоевание Америки европейскими колониальными империями обусловило дивергенцию между Северной Америкой, где Канада и США построили инклюзивные институты, и Южной Америкой, где институты были крайне экстрактивными. Эта дивергенция объясняет экономическое неравенство между разными странами обеих Америк. Установленные испанскими конкистадорами экстрактивные институты оказались живучими и привели большую часть Южной и Центральной Америки к бедности. Аргентина и Чили, однако, демонстрировали гораздо лучшие экономические результаты, чем их соседи. Коренное население этих стран было совсем немногочисленным, полезных здесь было мало, поэтому испанцы сосредоточились в первую очередь на землях ацтеков, майя и инков. Неслучайно самый бедный регион Аргентины – это северо-запад, единственная часть страны, которая была интегрирована в испанскую колониальную экономику. Устойчивая бедность этого региона – прямой результат работы экстрактивных политических институтов, во многом сходный с наследием миты Потоси в Боливии и Перу (см. стр. 28).

Тем временем институты, сформировавшиеся в Африке, сделали эту часть света наименее подготовленной к тому, чтобы воспользоваться плодами промышленной революции. В течение как минимум последней тысячи лет Африка, за редким и недолгим исключением нескольких стран, накапливала отставание от остального мира как в технологиях, так и в политическом развитии, а в конечном счете – в уровне благосостояния. Именно здесь централизованные государства сформировались очень поздно и не очень успешно. Там, где они все-таки укрепились – например, в Конго, – это обычно были жестокие абсолютистские системы, которые быстро приходили к краху. Наряду с Африкой от отсутствия централизованного государства страдают Афганистан, Гаити, Непал, которые тоже не смогли сформировать правительство, способное контролировать всю территорию страны и поддерживать уровень стабильности, минимально необходимый хотя бы для ограниченного экономического роста. Хотя эти страны расположены в других частях света, по своей институциональной структуре они больше всего похожи на страны Африки южнее Сахары и потому остаются одними из беднейших на планете.

Корни экстрактивных институтов Африки лежат в том же накоплении небольших различий, которые со временем, проходя через точки перелома, становятся судьбоносными. В данном случае негативные тенденции носили особенно злокачественный характер, в особенности в период расширения трансатлантической работорговли. Она создала новые возможности для Королевства Конго уже в тот самый момент, когда в него прибыли первые европейские работорговцы. Международная торговля изменила Королевство Конго так же сильно, как она изменила страны Европы, но, как и в других случаях, определяющими оказались первоначальные различия. Спрос на рабов трансформировал конголезский абсолютизм из обычного экстрактивного – основанного на изъятии выращенных населением продуктов, да и то не всех, – в гиперэкстрактивный, когда основой экономики стало массовое порабощение населения и последующая продажа рабов португальцам в обмен на огнестрельное оружие и предметы роскоши для конголезской элиты.

Небольшие различия на старте между Англией и Конго привели к тому, что в точке перелома, возникшей с расширением трансатлантической торговли, Англия встала на путь построения плюралистических политических институтов, в то время как в Конго была потеряна последняя надежда на то, что абсолютизм удастся реформировать. В большинстве африканских стран существенная прибыль, которую приносила работорговля, приводила не только к увеличению ее масштабов и к тому, что права собственности защищались все хуже, но и к постоянным военным конфликтам и, следовательно, разрушению даже тех немногих институтов, что еще работали. В течение нескольких веков любой процесс централизации государства всегда рано или поздно поворачивал вспять, и в конечном счете попытки многих африканских стран построить централизованное государство так и остались безуспешными. Хотя иногда на почве эксплуатации выгодной работорговли в Африке все же появлялись сильные государственные образования, их власть была основана на вооруженном насилии и грабеже. Таким образом, точка перелома, ознаменовавшаяся открытием Америки, помогла Англии сформировать инклюзивные институты, в то же время сделав институты Африки еще более экстрактивными.