Олимпиад Иоффе - Избранные труды. Том I

Когда же с обострением классовых противоречий капитализма государственное вмешательство во внутреннюю сферу индивидуальной деятельности начинает приобретать все более широкое распространение, появилась потребность в ином теоретическом объяснении понятия субъективных прав, которое не только оправдало бы целесообразность этого вмешательства, но и обосновало его необходимость, придавая ему внешне легальную и потому юридически безупречную видимость. На смену волевой теории приходит теория интереса.

Воспользовавшись известными догматическими пороками волевой теории, сторонники нового воззрения на понятие субъективного права нанесли ей такой удар, от которого она никогда уже не могла оправиться. Волеспособность, – утверждают они, – не является необходимой предпосылкой права, поскольку в качестве носителей прав могут выступать лица, лишенные воли. Воля может быть перенесена на другое лицо, и это тем не менее не повлечет за собою одновременного перенесения права, поскольку управомоченный сохранит за собою удовлетворение интереса, которое право ему обеспечивает. Напротив, уступка пользования, интереса всегда является вместе с тем и уступкой самого права. «Право существует не для того, чтобы осуществить идею абстрактной “правовой воли”, а для того, чтобы служить интересам, потребностям, целям оборота» [76] R. Jhering, Geist des römischen Rechts, т. III, 1906, стр. 338. . Интересы, получающие юридическую защиту, образуют субстанцию прав. «Права суть юридически защищенные интересы» [77] Там же, стр. 351. .

Но интересы личности, даже тогда, когда им предоставляется юридическая защита, могут прийти в столкновение с интересами других лиц и с интересами буржуазного государства в целом. В разрешении этой коллизии теория интереса исходит из преимущества «власти, служащей интересам всех, над объемом власти, предоставленной в распоряжение отдельных лиц для защиты их интересов» [78] R. Jhering, Der Zweck im Recht, т. I, 1904, стр. 229. . Речь идет, таким образом, не об ограничении воли государства свободой, предоставленной им индивидууму, как об этом говорили сторонники волевой теории, а о поглощении интересов личности интересами государства и о вытекающей отсюда возможности широкого государственного вмешательства в личную, ранее автономную сферу, поскольку это вмешательство осуществляется в целях охраны «общих» интересов, приходящих в столкновение с интересами отдельных лиц.

Известно, что такая теория, выдвинутая в последней четверти XIX в., вполне совпадает с практикой буржуазных государств этого периода. Но известно также, что и она перестала удовлетворять требованиям господствующего класса, когда капитализм вступил в последнюю стадию своего развития – стадию империализма.

Этим требованиям не удовлетворяли и созданные на базе волевой теории и теории интереса такие их разновидности, как теория власти [79] См., например, С. Муромцев, Определение и основное разделение права, М. 1879, стр. 73; Г. Шершеневич, Общая теория права, М. 1912, стр. 605, а также R. Saleille. De la personalitè juridique, 1910, стр. 373, 374; F. Endemann, Lehrbuch des bürgerlichen Rechts, т. I, 1903, стр. 58, и другие авторы. , теория власти и интереса [80] См., например, F. Regelsberger, Pandekten, т. I, 1893, стр. 75; J. Binder. Das Problem der juristischen Persönlichkeit, 1907, стр. 40, и другие авторы. , воли и интереса [81] См., например, R. Demogue, Des notions fondamentales du droit prive, 1911, стр. 365; G. Jellinek, System des subjectiven öffentlichen Rechts. 1919, стр. 365. , силы и интереса [82] См., например, А. Меркель, Юридическая энциклопедия, П. 1902, стр. 53. , теория блага [83] См., например, H. Dernburg, Pandekten, т. I, 1902б стр. 85. и т. д. и т. п. Теоретический разброд, который эти концепции внесли в буржуазную юридическую науку, поставил перед нею вопрос о том, возможно ли вообще научно правильное объяснение понятия субъективного права, а изменившиеся социально-исторические обстоятельства привели к тому, что самая категория субъективных прав подверглась вначале сомнению, а затем и прямому отрицанию.

На этом пути, собственно, стоит Л. И. Петражицкий с его реакционной психологической теорией права. Отрицая реальность правовых явлений и рассматривая их как особый класс «сложных, эмоционально-интеллектуальных психических процессов» [84] Л. Петражицкий, Теория права и государства в связи с теорией нравственности, П. 1909, стр. 86. , Петражицкий и субъективное право определяет как своеобразное психическое переживание, порождающее императивно-атрибутивные эмоции на стороне обязанных лиц [85] Там же, стр. 50, 51. . Перенесение категории субъективных прав из реального мира в сферу психических переживаний есть уже значительный шаг на пути к их отрицанию вообще.

Последний шаг в этом направлении сделал французский юрист Л. Дюги. Исходя из своей «знаменитой» системы взаимной социальной зависимости (interdépendence sociale), Дюги умозаключает, что государство в его прежнем понимании перестало существовать (l’état est mort), уступив место новой общественной организации, каждый из членов которой выполняет определенную обязанность, функцию, в интересах общественного целого и тем самым в своих собственных интересах. Эта новая общественная организация «покоится на двух элементах – с одной стороны, на концепции объективного права как социальной нормы, основанной на факте взаимной зависимости. Вторым элементом является децентрализация, или синдикальный федерализм» [86] Л. Дюги, Социальное право. Индивидуальное право. Преобразованное право, П. 1909, стр. 23. , т. е., по существу, солидарность интересов антагонистических классов и их различных представителей.

У ее членов «нет прав, как нет их и у коллективности, но все индивиды обязаны повиноваться социальной норме, так как они суть существа социальные» [87] Там же, стр. 5. .

Таков окончательный вывод, к которому приходит Дюги, а вместе с ним и буржуазная юриспруденция в целом. Начав с определения прав как естественных и прирожденных свойств личности, буржуазная юридическая наука пришла к отрицанию субъективных прав вообще, к замене их понятием «социальных функций» и к превращению носителей прав в субъектов «социальных обязанностей».

В нашей стране, где охрана прав и интересов личности гарантируется основным законом нашего государства – Сталинской Конституцией, вопрос о субъективных правах вообще, о субъективных гражданских правах в том числе, имеет не только абстрактно-теоретическое, но и прежде всего большое практическое значение. Научная разработка этой проблемы должна сыграть большую роль в уяснении сущности прав, признаваемых нашим законом за советскими гражданами, но она имеет также большое значение для разрешения других специальных вопросов науки советского социалистического права. Не удивительно поэтому, что некоторые авторы, имея в качестве специального предмета своего исследования другие цивилистические проблемы, предпосылают их анализу изложение своих взглядов на понятие субъективных прав.