Азер Мамедзаде - Свобода совести. Истоки, становление, правовая охрана

В самом конце XVIII в. в памятнике русской общественной мысли «Благовесть исраилю российскому, т. е. приверженным к Богу староверам благочестивым», были выдвинуты требования полной веротерпимости, исключающей религиозные преследования и распри, прекращения гонений на староверов. Все духовные чины и монахи утрачивали, согласно предполагаемой реформе, право на получение жалованья и должны были жить своим трудом.

В XIX в. понимание свободы совести существенно дополнилось. В «Настольном словаре» видного общественного деятеля своего времени М. В. Петрашевского (1821–1866 гг.) отмечается, что веротерпимость – это низшая ступень свободы вероисповедания, которая признает гражданскую равноправность членов всех вероисповеданий (250, с. 227). Выдающийся русский ученый, криминалист А. Ф. Кистяковский говорил: «Веротерпимость есть требование разума, которое необходимо осуществить для спокойствия и безопасности государств. В больших государствах она необходима для стойкости правительства; при господстве веротерпимости, ему нечего опасаться, так как оно, способствуя спокойствию и умиротворению страстей, отнимает всякий предлог для недовольства. При преследовании религиозного разномыслия малые и отдельные силы соединяются и образуют опасную силу. При господстве же противоположного режима в стране, разделенной на великое число сект, ни одна не может претендовать на господство, и, следовательно, все пребывают в спокойствии. Люди, которые считают исповедуемую ими веру истинною, должны стоять за веротерпимость» (260, с. 280). А. Ф. Кистяковский призывал к проведению принципов веротерпимости, отказу от абсолютной ортодоксии и монопольного прозелитизма, породивших величайшие бедствия и религиозные войны в истории новых европейских народов.

В трудах русских юристов того времени М. А. Рейснера (1868–1928 гг.) и П. П. Пусторослева (1854 г.р.) вопрос о религиозной свободе ставится в связи с вопросом о задачах культурного и правового государства. По словам П. Пусторослева, культурное государство должно обеспечивать возможности удовлетворения религиозных потребностей граждан. Заботясь о благосостоянии своего народа в религиозном отношении, культурное государство обязано оказывать охрану религиозным чувствам и убеждениям своих граждан и даже обывателей, иностранцев. Отсюда и вытекает его важный долг охранения религии или веры. А так как верования людей различны, стеснения же верующего человека в его вере являются для него крайне тяжким гнетом, то у культурного государства появляется надобность давать охрану не одной религии или вере, а нескольким, т. е. держаться принципа веротерпимости или религиозной свободы. Однако принцип веротерпимости или религиозной свободы должен проводиться культурным государством не безгранично, а только относительно религий, совместимых с интересами народного благосостояния (260, с. 453–454). Почти такого же мнения придерживается другой защитник религиозной свободы, исследователь К. К. Арсеньев. В своей книге «Свобода совести и веротерпимость (1905 г.) он признает, что государство не может допустить свободного развития в своей среде вероучений, проповедующих нечто, противное вечному закону нравственности. По его мнению, такие вероучения, явно и несомненно, противные вечному закону нравственности, должны быть объектом государственных мероприятий (256, с. 2). Профессор Л. С. Белогриц-Котляревский также полагает, что вообще право религиозной свободы не может простираться за пределы ненарушимости общественного порядка и принципов морали, а проф. М. А. Рейснер в числе границ свободы исповедания указывает на недопустимость публичной проповеди атеизма и открытой безнравственности (256, с. 98).

Известный российский социолог, публицист В. В. Берви-Флеровский (1829–1918 гг.), выступил за устранение всякого вмешательства политических властей в религиозные вопросы, за отделение церкви от государства: люди должны содержать духовенство за свой счет, и ничто не должно заставлять человека принадлежать к той или иной вере. «Вера должна быть вполне свободным делом совести человека» (23, с. 215–216). Революционер, поэт и публицист Н. П. Огарев (1813–1877 гг.) требовал осуществления «свободы проповеди вообще, равно для религии и науки». В деле выбора религии или науки, по его мнению, не должно быть никакого государственного принуждения, он должен обуславливаться свободным убеждением. Он выдвинул мысль о том, что «не только чистота науки, но чистота религии, для верующих, требует невмешательства государственной власти в религиозные дела» и что общество должно прийти «к сознанию необходимости свободы, т. е. чистоты, искренности и нескрываемости каждого убеждения». «Признание свободы убеждения, равно религиозного и научного» для Н. П. Огарева есть не только правовое требование, но и нравственное (239, с. 731).

Русские религиозные мыслители, философы и писатели: А. С. Хомяков (1804–1860 гг.), И. В. Киреевский (1806–1856 гг.), К. С. Аксаков (1817–1860 гг.), Ф. М. Достоевский (1821–1881 гг.), Л. Н. Толстой (1828–1910 гг.), B. C. Соловьев (1853–1900 гг.), Д. С. Мережковский (1866–1941 гг.), С. Н. Булгаков (1871–1944 гг.), Н. А. Бердяев (1874–1948 гг.) и др. оценивали негативно сложившийся союз между Русской Православной Церковью и самодержавием, они призывали к секуляризации общественных отношений и нравственному возрождению христианства. Например, С. Н. Булгаков писал: «Вековые преступления против свободы совести тяжелым свинцом лежат на исторической совести русской церкви» (34, с. 28).

Осмысление содержания свободы совести, с учетом специфики условий в России, нашло отражение в работах В. И. Ленина. По его мнению, религия является частным делом по отношению к государству, это служит предпосылкой обеспечения подлинной свободы совести. Каждый должен быть свободен исповедовать какую угодно религию или не исповедовать никакой. Необходимо отделение церкви от государства и школы от церкви. Недопустимы никакие различия между гражданами в их правах в зависимости от религиозных верований. Всякие упоминания о том или ином вероисповедании граждан в официальных документах должны быть устранены. Церковные и религиозные общества должны стать совершенно свободными, независимыми от власти союзами граждан-единомышленников (407, с. 348).

Особенность взаимоотношений государства и церкви в России определялась реформой начала XVIII в., которая упразднила патриаршество и установила государственную церковность в лице православия. Церковь была лишена самостоятельности и превратилась в одно из учреждений государственного управления. В последующие за реформой два столетия она обожествляла царскую власть, признавая царя верховным правителем церкви через Синод, находящийся под контролем и руководством Обер-прокурора, назначаемого царем. Император российский провозглашался «помазанником Божиим», который есть «высочайший пастырь». Поскольку идея самодержавия была политическим символом веры русского православия, то, будучи частью государственного аппарата, православная церковь пользовалась особыми привилегиями: владела недвижимым имуществом, получала субсидии от казны, осуществляла контроль за народным образованием. Право на пропаганду своего вероучения, миссионерство и прозелитизм закреплялось в законе только за православной церковью.