Елена Белякова - Женщина в православии. Церковное право и российская практика

Зделали ей крест по прошению нашему. А потом в воскресение утром, когда повезли ее из больницы в санях, тогда многочисленный народ за ней пошли толпой до вахты. И так увезоша ю на кладбище, и погребоша и поставили на могиле ея крест. Воистину достойно удивления! Как прославляет Бог прославляющих Его. Сколько было тут умерших, и люди никого так не провожали.. Также и власти никого из них не почитали, кресты им делать не разрешали, но презирали их как осужденных… А здесь было наоборот… позволили проводить ее на машине вопреки лагерному закону…» 102

Среди женщин-старообрядок выделяются книжницы, создававшие эти биографии и написавшие ряд посланий (м. Тарсила, м. Македония из «Белобородовой тайги», занимавшаяся перепиской книг до 108 лет, основательница знаменитого Сунгульского скита м. Елена, м. Афанасия 103, м. Акинфа – Агафья Ивановна Черепанова) 104. Исследователи отмечают, что и в XX в. женские скиты в Сибири возникали вслед за мужскими и пользовались не меньшей известностью 105. История скитов и их перемещение неразрывно связаны с историей сибирского крестьянства. Так, «в голодное время 1921-1923 гг. инокини этого большого скита разъехались по разным тюменским деревням и скитам (преимущественно в районе Исети и Пышмы, места близ д. Солобоево и на р. Танаевке), не теряя связи с оставшимися на оз. Сунгуль. В 1928-1932 гг. инокини Сунгульского скита во главе с м. Феклой, как и кунгурские скитницы, перебрались в Колыванскую тайгу, на реке Тавангу и Каргу, под покровительство отцов Саввы, Симеона и Мины» 106. В женских скитах сохранялись строгие уставные правила и даже в самые трудные и голодные годы существовали запреты на вход староверам-мужчинам в женские скиты 107. Как считают Н. Н. Покровский и Н. Д. Зольникова, «в староверии выжило лишь то направление, которое было связано с побегом и нелегальным положением» 108.

Сибирские ученые находят все новые сведения о противостоянии староверов советской власти. Из Приморья, где уже в советское время появилось около 50 староверческих поселений, бежать староверам было некуда. Староверческое «восстание» 1091930 г. стало причиной массовых репрессий: арестовано было 300 человек, 100 расстреляно. Семьи были выселены из края как неблагонадежные 110. В. В. Кобко приводит примеры женского противостояния: старообрядка из деревни Ян Муть Хоуза, не желая вступить в колхоз, ушла в тайгу вместе с двумя дочерьми, чтобы замерзнуть 111. Этот же автор сообщает и о монахине известного в Поморье монастыря старца Силуяна – матери Енафии (Екатерины Парамоновны Мясниковой): «Вместе с братом Егором Мясниковым приехала из Сибири. После разгрома монастыря с 1933 по 1937 г. скрывалась в деревнях на северном побережье – Антоновке и Самаровке. Пользовалась огромным авторитетом у крестьян, со всей округи приезжали к ней за советом. Когда началась паспортизация, мать Енафия уговорила одного из крестьян, в доме которого жила, объявить ее умершей. В деревне укрывалась в домике, построенном под видом свинарника, с тайным входом в конюшню. В 1937 г. мать Енафия была арестована, ей предъявлено обвинение в том, что она является «старообрядческой начетчицей, проживающей на средства, получаемые за отправление религиозных обрядов, занималась контрреволюционной агитацией». Через пять месяцев была расстреляна» 112.

Сибирским ученым стали доступны и решения старообрядческих соборов советского времени. Среди них для нашей темы особое значение имеет постановление Минусинского собора часовенных 1975 г., согласно которому «по большой нужде жена жене может каятися» 113, закреплявшее сложившуюся у старообрядцев практику.

Новые публикации дают примеры защиты женщинами-старообрядками церквей от закрытия. Благодаря стойкости Натальи Петровны Гречиной (1912-1996), являвшейся хранительницей ключей от Никольского храма д. Корьхово с момента ареста ее отца – церковного старосты Петра Гречина в 1937 г., храм не был разорен, а в 1947 г. в нем было возобновлено богослужение 114.

Исследователи старообрядчества 80-90-х гг. XX в. характеризовали ситуацию как «разложение и исчезновение» 115старообрядчества, а сами носители веры говорили о том, что «вера рушится сама собой» 116. Исследователи не могли не видеть, что происходило разрушение всей традиционной культуры 117. Как отмечают современные исследователи старообрядчества, среди беспоповцев Нижегородской области женщины по-прежнему продолжают играть существенную роль. С. А. Рудаков на материалах Нижегородской области делает вывод о том, что «место настоятелей и духовных отцов прочно заняли настоятельницы, как правило, вдовые женщины» 118. Большинство названий современных «согласий» происходит от женских имен: «стешенькина вера», «лукоянова вера», «мамонова вера». Женщины совершают крещение (по словам информатора, «крещение могут совершать как наставники, так и бабушки» 119) и могут принимать исповедь 120. Женщины также могут быть головщицами. Есть также женщины – наставницы над головщицами. Они принимают «начал», благословляют. Головщицы и наставницы, как правило, девы («старые девы» 121), пользующиеся особым почитанием и уважением у беспоповцев. Головщиц обучали в Москве на Преображенском кладбище. Женщины держали моленные («четыре старушки жили тут, все старые девы, держали моленную, хозяйничали: Татьяна, Анна-горбатенькая, тетя Паша, тетя Дуня. Корову держали, воск топили в печи. Детей учили – д. Мысы 122»), обучали детей грамоте, молитвенному пению, руководили службой («головщицы обязательно были учительницами, за это родители детей платили дровами, сеном, скотиной – за службу в моленной головщицы ничего не получали» 123). Исследователям удалось собрать информацию о том, что некоторые из содержательниц моленных подверглись преследованиям: наставница спасовой моленной в Передельнове Анна Федоровна Тенилова и ее соседка Смирнова отсидели в Сарове по 10 лет 124.

Полевые исследования показывают, что в Верхокамье сегодня исключительно женщины являются духовницами, преобладают они и в числе «соборных», т. е. тех, кто строго соблюдает уставные запреты 125; о ведущей роли женщин пишут и исследователи коми-старообрядцев, старообрядцев Алтая и Карелии.

Одно из явлений, которое было характерно для конца XX в., – это сужение пространства существования старой веры от села к дому, а в городе ограничение лишь пространством церкви: около церквей появились «гардеробные», где современная одежда (и применение косметических средств лица) менялась на староверческие сарафаны и кафтаны (в полном соответствии с тем, как было сказано еще в XVIII в.: «Чтоб не носила юбок и рубах с манжетами, а носила б сарофаны, ибо они, раскольники, обычне в новом платье новую веру, а в сарофанах старую полагают веру» 126). Носители старой веры «вписались» в городскую культуру, стали жить по ее законам, а «начал» стал своеобразным входом и выходом в другое освященное пространство.