Ирина Алебастрова - Конституционализм как правовое основание социальной солидарности. Монография

Затем препятствием для достижения экономических интересов буржуазии стала и абсолютная монархия, так как рынок требовал гарантий личной свободы. Кроме того, окрепшая экономически буржуазия рвалась к политической власти. В этой борьбе она со временем стала опираться уже не на монарха, а на поддержку большинства населения, т. е. его низших слоев, вдохновленных примером жизненного успеха выходцев из их среды, а также идеями уважения человеческой личности, свободы, равноправия, прав человека, участия в управлении. Эти идеи выступали подчас морально-правовым камуфляжем индивидуализма, прагматизма и даже эгоизма, обусловленных экономическими обстоятельствами и потребностями раннеиндустриального буржуазного общества. Однако в то же время, послужив идейным обоснованием уважения всех людей как личностей, нерушимости личной свободы, допустимости управления только с согласия управляемых, они сыграли огромную роль в гуманизации общества.

Итак, стремление нового класса буржуазии (предпринимателей), а также людей, надеявшихся этот класс пополнить, к созданию новой экономической организации общества, соответствовавшей их интересам, потребовало коренного обновления политического устройства: обеспечение свободного движения рабочей силы, капитала, товаров и услуг сделало необходимым, во-первых, укрупнение государств (произошло это на национальной основе и выразилось в образовании государств-наций), во-вторых, возведение принципа личной свободы при недопустимости произвольного ее ограничения в ранг главного принципа функционирования государства, в-третьих, ослабление власти монарха и переход от единоличного руководства обществом к коллективному и основанному на выборности, что рассматривалось как гарантия обеспечения личной свободы.

Для достижения указанных целей принимались правовые акты, устанавливающие пределы государственной власти (первоначально – в лице монарха) и гарантирующие свободу личности от произвола со стороны государства и других лиц. Концептуально они основывались на идеях естественного права, народного суверенитета, общественного договора, противостоявших теории божественного происхождения власти монарха. Такие документы и получили наименование конституционных: сначала в доктрине и в политической практике, а затем и официально. Как видно, появление конституций означало, что нарождающаяся экономическая сила в своих претензиях стать элитой сделала ставку на союз не со старой элитой, а с неэлитарными слоями общества. Именно таким образом – когда «наиболее могущественные общественные силы считают, что могут преследовать свои личные интересы наиболее эффективно, если одновременно будут содействовать интересам менее могущественных, но не совсем-таки бессильных слоев населения и делить с ними политическое влияние», т. е. исходя из сугубо рациональных соображений, ведущих, однако к солидарности, – появляются, по мнению американского профессора С. Холмса, конституции 120.

Таким образом, первые конституции появились как правовые акты, ограничивающие государственную власть с целью обеспечения личной свободы. Именно основанное на данном принципе устройство общества и государства казалось во времена раннеиндустриальной цивилизации наиболее гуманным и справедливым. И оно действительно означало огромный шаг на пути развития гуманизма. Поэтому вклад конституционализма в развитие гуманистической составляющей человеческого бытия трудно переоценить, в данном отношении он находится в одном ряду с такими явлениями, как христианизация, Возрождение, Реформация и Просвещение, не уступая им по значимости и явившись их порождением и венцом. В связи с этим трудно не согласиться с профессором Н. А. Богдановой в том, что гуманизм является основным вектором в развитии конституционного права 121.

Следует, впрочем, отметить, что у такой однозначно положительной с точки зрения содействия гуманизации общества оценки конституционализма имеются противники. Их позиция основана на том общеизвестном обстоятельстве, что раннеиндустриальный период общественного развития явился одновременно периодом «дикого капитализма», характеризовавшегося безудержной эксплуатацией капиталистами наемных работников, а также обострением военных и внутриполитических революционных конфликтов в Европе 122. Как справедливо заметил известный французский философ конца XIX – начала XX в. А. Мишель (1857–1904), цели освобождения индивида, признания каждой личности ценностью как превосходные цели явно контрастировали на данном этапе с недостойными средствами 123. Определенную роль в этом, очевидно, сыграл конституционализм, послуживший юридическим оформлением, а значит – оправданием, даже поощрением и красивой маскировкой индивидуализма, прагматизма и хищнических устремлений буржуазии 124, а также мессианских амбиций лидеров национальных государств-первопроходцев на пути демократии и конституционализма 125.

Отчасти с данной точкой зрения невозможно не согласиться. Действительно, высокая степень эксплуатации на раннем этапе индустриального общества не только сохранилась, но и, возможно, в какой-то мере по сравнению с традиционным обществом даже усилилась. Это объяснялось целым рядом обстоятельств, среди которых первостепенными представляются следующие. Во-первых, традиционная экономика, имевшая в качестве главного фактора производства землю, содержала значительно больше сдерживающих эксплуатацию начал (уровень плодородности, размеры угодий, сезонность), чем рыночная, в условиях которой уровень благосостояния производителя в первую очередь стал зависеть от количества и качества произведенной наемными работниками продукции, что создавало мощный импульс их жестокой сверхэксплуатации. Во-вторых, в рамках традиционного общества ввиду низкой степени мобильности населения у феодалов, безусловно, в большей или меньшей степени существовало чувство социальной ответственности за своих крестьян ввиду их не только пожизненной, но и, как правило, наследственной экономической, социальной и даже личной взаимосвязи; в индустриальном же обществе такая связь, а вслед за ней и ответственность, оказались разрушенными, устранив психологические и экономические препятствия для сверхэксплуатации. В-третьих, каждый конкретный представитель высшего класса традиционного общества изначально владел капиталом и был, как правило, весьма образован, что во многих случаях гуманизировало нравы и не содержало импульсов к быстрому и резкому повышению уровня благосостояния; капиталисты же, особенно на этапе первоначального накопления капитала, нередко начинают с весьма низких экономических и социальных позиций, что создает мощное искушение, подкрепленное гипотетическими возможностями, быстро добиться экономического процветания, прибегая для этого к усилению эксплуатации наемных работников. Впрочем, однозначных свидетельств того, что в период «дикого» капитализма жизнь низших слоев населения ухудшилась, нет. Так, Ф. Гизо в своей знаменитой книге «История цивилизации в Европе», написанной в 40-е гг. XIX в., отмечал, «до какой степени положение человека до нашего времени было тягостно, не обеспечено, сурово. <���…> положение человека в сравнении с прежним спокойно и удовлетворяет требованиям справедливости» 126.