Евгений Ищенко - О криминалистике и не только: избранные труды

В основе вероятной, юридической, процессуальной истины лежит применение «правдоподобных суждений», «полуколичественных понятий», «фактических презумпций». Ограничиваясь формально-логическими и правдоподобными связями между доказательствами, она требует формализации уголовного судопроизводства, используемых в нем доказательств, отказа от объективной истины, в частности, отношения к собственному признанию обвиняемого как к главному доказательству по уголовному делу. Отсюда вполне оправданы пресловутые «сделки о признании вины».

Глава 40 УПК РФ предусматривает особый порядок принятия судебного решения – вынесение обвинительного приговора без проведения судебного разбирательства – при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением по делам о преступлениях, наказание за которые не превышает 10 лет лишения свободы. Речь идет о тяжких преступлениях (прежний предел, очерченный УПК, не превышал 5 лет лишения свободы). В этом повышении планки однозначно просматривается тенденция к росту количества сделок о признании вины в обмен на смягчение наказания. Это позволяет заключить, что законодатель руководствуется релятивистским принципом: в уголовном процессе все относительно, допустимо и возможно.

Сделанное обвиняемым признание вины (хотя «признание» может быть и ложным, в частности самооговором) судом не исследуется, не проверяется. Формально достаточно самого факта признания предъявленного обвинения. Тем самым и по тяжким преступлениям суд, по существу, самоустраняется от осуществления правосудия, отдает эту свою исключительную миссию на усмотрение сторон.

Это однозначно свидетельствует об упрощении действующим УПК уголовно-процессуальной процедуры. Но есть ли предел такому «усовершенствованию» путем упрощения уголовного процесса? Ведь правосудный процесс может легко превратиться в неправосудный, а защита прав личности – в их попрание. С потерпевшими это происходит сплошь и рядом, но речь не о них.

«Сделка», несомненно, нарушает права личности. Эти права ограничиваются хотя бы тем, что по условиям «сделки» от обвиняемого (в обмен на смягчение наказания) всегда требуется признание своей вины. И если признание получено, то дальнейшее исследование автоматически прекращается, а решение принимается на основе «сделки». Объективное исследование обстоятельств дела признается ненужным. Формальная истина вполне годится вместо истины объективной.

В основе таких сделок лежит концепция взаимоуступок, компромисса. Но допустим ли компромисс правоохранительных органов в борьбе с преступностью? И в чьих он интересах?

При «сделке», безусловно, извращаются и демократические принципы уголовного процесса. Так, вопреки презумпции невиновности, обвиняемый сразу переводится в разряд преступников; на него перекладывается бремя доказывания; забывается правило о том, что никакие доказательства не имеют заранее установленной силы. Признание обвиняемым своей вины формально становится главным, решающим доказательством, и, стало быть, совокупности уличающих или оправдывающих доказательств не требуется.

И никого не смущает, что органы следствия и суда занижают свои цели, опускаются до уровня «сделки» с обвиняемым в прагматических интересах выгоды, «ускорения», «удешевления» расследования и судебного разбирательства. Ключевой вопрос: действительно ли виновен человек, признавший свою вину, – в «сделке» отодвигается на второй план. В суде проверяется добровольность признания, а не его истинность. В итоге получаем реализацию принципа, сформулированного еще Игнатием Лойолой: «Цель оправдывает средства». «Признание» здесь цель, а «сделка» – средство. А результат? Неужели он никого не интересует?

По мнению И. Л. Петрухина, «сделки о признании вины чужды российскому менталитету… В российском уголовном правосудии сделка – явление аморальное, порочное, бесчестное, это торг, компрометирующий власть, свидетельствующий о ее бессилии, неспособности раскрывать преступления… При введении сделок о признании вины возможности для взяточничества и других злоупотреблений многократно возрастут» 210. Ему вторят А. Р. Белкин, А. А. Закатов, П. Михайлов 211.

Ориентация на «сделку о признании вины» духовно обедняет следователей и судей, порождает настроение правового нигилизма, вседозволенности. Зачем напрягаться, если можно пойти по пути наименьшего сопротивления, обозначенному УПК?

Представляется, что законодатель не вправе опускаться до уровня «практической целесообразности» – так удобнее, проще, выгоднее для интересов следствия и суда (но не для интересов личности в уголовном процессе), тем самым отождествлять законность с целесообразностью.

Нельзя не заметить, что состязательность сторон, как она представлена в действующем УПК, наложила свой отпечаток и на презумпцию невиновности, приспособила ее к интересам состязательности и тем самым отделила от объективной истины, достижению которой та предназначена служить. В самом деле, важнейшим требованием презумпции невиновности является то, что обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Это положение четко закреплено в ч. 2 ст. 49 Конституции России. Однако ч. 2 ст. 14 УПК РФ содержит в себе существенное, свойственное духу состязательности, добавление к конституционному положению, вступающее с ним в явное противоречие.

Согласно этому добавлению, на стороне обвинения лежит не только бремя доказывания обвинительного тезиса, но и обязанность опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого. Однако как органы уголовного преследования, в соответствии с принципом состязательности в уголовном процессе, дознаватель, следователь, начальник следственного органа, прокурор ни в коей мере не обязаны сами выдвигать какие-либо защитительные доводы в пользу невиновности подозреваемого или обвиняемого, выявлять оправдывающие их обстоятельства. Ибо очень уж нелогично самой стороне обвинения выдвигать доводы в защиту подозреваемого, чтобы потом эти же доводы опровергать.

В. А. Михайлов правильно пишет: «Видимо, не случайно в УПК РФ отсутствуют нормы, которые бы устанавливали цели и задачи правосудия по уголовным делам и в целом цели и задачи всего уголовного судопроизводства, его публичный характер, то есть обязанность по защите от преступных посягательств государства, общества и народа России, как это предусматривалось ст. 2, 3, 20 УПК РСФСР. Инертный, безынициативный суд без четко определенных целей и задач в уголовном процессе, стремящийся лишь к соблюдению процессуальной формы юридического спора сторон и не отвечающий за содержание судопроизводства и его конечные итоги в виде приговора, в основе которого истина по уголовному делу, вполне устраивает субъектов организованной преступности, которые всегда в состоянии оплатить любые расходы опытных адвокатов за победу защиты в глазах инертного и безответственного за исход дела суда. Но такой суд неконституционен, ибо не способен выполнять требования ст. 2, 46 и 52 Конституции о гарантированной государственной и судебной защите прав и свобод каждого человека и гражданина, пострадавших от преступлений. Такой суд неконституционен и потому, что он не нацелен на защиту законных интересов России и российского общества, то есть своего народа» 212.