Константин Арановский - Правление права и правовое государство в соотношении знаков и значений. Монография
- Название:Правление права и правовое государство в соотношении знаков и значений. Монография
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Проспект (без drm)
- Год:2015
- ISBN:9785392197613
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Константин Арановский - Правление права и правовое государство в соотношении знаков и значений. Монография краткое содержание
Правление права и правовое государство в соотношении знаков и значений. Монография - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
С ростом психических способностей духовные силы кажутся порой столь значительными, что их уже не поработить предрешенностью правил, особенно когда религиозный призыв велит вывести волю и ум, эмпатию и прочие силы духа 63из тесноты табуированных запретов и навязанной ритуальной протяжности 64. Правда, в избытке чуткости, во внимании к тонким влечениям, предвкушая с ними все, чем соблазняют ум и хотение, можно ослабеть в социальных рефлексах, теряя святость правил и всякую святость, когда кажется, что на свободе воля ничем в последнем счете не связана и вполне готова господствовать. Эти крайности проступают как на подъеме, так и в этическом, эмоциональном упадке, когда неспособность к праву в спокойном, длящемся и верном чувстве люди замещают одушевленной неровной подвижностью, в том числе в законодательстве, ниспровергая запреты и правила, сочиняя новую справедливость из глубин свободной будто бы воли или от беззаконной прихоти 65. Есть и другая крайность, когда в бесчувствии, в бедной религии, не давая опоры духу, общности вязнут в бездушных порядках, лишают себя энергии политической власти, народного будущего и надежд на свободу 66. Все это, однако, не отменяет самих этических тяготений, обсуждать которые можно безотносительно к тому, непрерывны они или порывисты, пришли в упадок или господствуют в крайностях.
Среди условий, определяющих разницу между этикой закона и пневматической этикой воли, нужно учесть и коренные расхождения в понимании добра (и зла). Ранний и простой образ добра обращен к объективному благополучию в питании, безопасности и здоровье, в обладании силой и победе над соперниками, в господстве над предметами и пространством, в солидарности, социальном ранге. Затем при хорошем самочувствии и свободе от страха и стресса в образе блага больше участия принимают эйфорическое насыщение, эмоциональное удовольствие, ценность общения, симпатии, осмысленного и протяженного во времени чувства, воображения и мечты. Оба типа удовлетворения взаимосвязаны, и как духовное удовольствие не может быть вполне самородным (эндогенным), но решительно порой зависит от обстановки и вызовов среды, так и объективному благу нужно, чтобы вещь, событие, отношение были не просто реальностью, а что-нибудь значили как явление, т. е. явились бы человеку, способному эмоционально, образно, умственно включить их в собственный мир, освоить и, может быть, сделать их ценностью, которая, как и явление, возможна лишь с участием человека, который что-нибудь ценит, чем-нибудь дорожит. Внутренний мир, однако, и внешний мир человека не составляют один другому исчерпывающих, всегда решающих причин и подчиненных следствий – как предметы и состояния действительности условно самодостаточны, так и психика, при зависимости ее от среды, автономна хотя бы в том, что биохимические, психосоматические движения, не говоря уже о движениях «свободного духа», протекают не просто в реакциях на раздражения, но и по внутренним своим законам, которыми человек сам живет, мыслит и чувствует в эйфорическом и дисфорическом направлениях. Когда в утолении жизненных нужд люди больше сориентированы к предметной обстановке, ищут радостей среди предметов и в плотском чувстве, то и в образах добра, счастья и блага ударение останется на вещественных ценностях, в знаках благополучия и успеха. Если же добра больше ждут от полного чувства, проживания смысла, опираясь на удовольствия этого типа, то и акцент в понимании блага, влечение к нему сместятся к душевным, прежде всего, состояниям вплоть до совершенства духа, а мирское станет им просто средством и материалом.
Один тип ориентации примыкает к магическому мировидению, где он вернее всего поддержит этику закона с ударением на материальность и правящий закон, силой которого прибывают и благо, и злые несчастья. Другая ориентация вернее исполнится в религиозном измерении и проявится там, кроме прочего, в одухотворении, антропоморфизме высших сил, на которые люди перенесут собственные способности к мысли и воле. Все люди знают вещественный мир со своим положением в нем, все как-нибудь чувствуют в нем присутствие магии, все, в общем, знают религиозное чувство, и в каждом человеке все это расставлено в неодинаковых соотношениях и акцентах. А кроме того, целыми племенами и народами люди вступают однажды в решающее для себя время, где и застигает их миг рождения, смута со смертельной опасностью, великая победа или порабощение, за которыми встают какое-нибудь сочетание направления чувства и его «пропорции», соотношения и акценты в ценностях, идеях, способах поведения и застывают надолго, если дать время. С тем образуется народное мировидение, где главные акценты сделаны, смыслы и предпочтения расставлены, а принципы и основные правила замерли, оставляя народную общность в ее особом укладе с представлениями добра и блага, в этических ее ориентирах.
Ранние религии открыли, а христианство завершило движение к тому, чтобы вместо стихий, судьбы и закона 67основой мира и жизни стали воля и решение – Слово, которое исходит от Бога 68и зажигает благую искру воли в человеке, сотворенном по образу Его и подобию. Конечно, и дерзость, и бесчувствие к закону способны на многое и могут против правил восстать или ими пренебречь. Но бунт произвола сам по себе, без веры, ничего не утверждает и, даже бросая правилам вызов, не может их так опровергнуть, чтобы самостийная личная воля стала закону достойным и стойким соперником, тем более – творцом закона. Не соперник закону и разум, если это просто ум со способностью к суждениям, безразличным чувству и вере 69.
Уверенно объявить свою (царскую, государственную, народную и т. п.) волю законом люди решили лишь в довольно позднее время – после того как религия уже давно и заметно поколебала этику закона верой во всесильную творящую мощь единого Бога-Творца. Эта решимость позволяет себя понять как отрасль религиозного мировидения, где свободная воля властвует и творит закон из себя самой. С верой во Всемогущего Бога можно и вправду вести закон от воли, подчиняя ей право. Не всегда, конечно, за волей это величие признавали и вряд ли так определенно его сообщали языческим, далеко не всемогущим или бездушным идолам-божествам, тем более – отдельному человеку 70. К тому же в праве и вообще в человеческой жизни, которая началась для людей сразу в групповой социальности, исключая всякий индивидуализм, личности предшествует общность (род, семья, триба и проч.) как решающий субъект. Скажем, отец семейства в римском праве лишь на историческом расстоянии кажется вполне отдельной личностью с будто бы исконным правом господства ( patria potestas ) над имуществом и членами семьи, хотя в первичном смысле – это главный представитель семейной общности, которая все собою определяла и которой отцовская власть обязана всем, что отошло в распоряжение paterfamilias 71. В общем, и субъективные права, и воля отдельно взятого человека сначала не имели под собою хороших этических и даже природных оснований и, стало быть, бесспорного признания. Но религия теснит закон или понижает его в ранге уже в том и начиная с того, что с ним наряду почитает духовную силу любви, слова, разума и воли, а еще больше – когда ставит их в основание закона, прав и обязанностей и когда человека и душу его признает в их отдельной особости 72.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: