Геннадий Загорский - У истоков российского уголовного судопроизводства (к 1000-летию Русской Правды). Монография

Лжесвидетельство строго карается: «на лживом послухе истцова гибель (т. е. возмещение полной цены иска) и убытки (судебные издержки)», а «во лже казнити торговою казнию, бити кнутом» (ст. 203 Суд. 1589). В случае оговора предлагается опросить «добрых христиан» числом десять, пятнадцать или даже двадцать человек (ст. 11 °Cуд. 1589). При расхождении в показаниях свидетелей (послухов) по делам о разбое и грабеже им предлагается либо целовать крест, либо биться на поле между собой (ст. 2 °Cуд. 1589).

Светский подход в исследовании норм уголовного процесса этого периода вызывает порой недоумение отдельных исследователей. И это объяснимо, потому что принцип историзма требует «не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь» [68] Ленин В. И. ПСС. Т. 39. С. 67. . Анализ Судебников в отрыве от той реальности, в которой они формировались, вызывает непонимание степени опасности отдельных преступлений. Так, М. Ф. Владимирский-Буданов отмечает «большую непоследовательность во времена Судебника, когда ябедничество (ложный иск) было уравнено с душегубством (ст. 59)». Советские исследователи, принимая во внимание чисто уголовно-правовую характеристику этого деяния, оппонируя ему, пишут, что «соображения Владимирского-Буданова основаны на непонимании им термина „ябедничество", под которым закон в тот период подразумевал не ложный иск, а ложный донос или злостную клевету, что отнюдь – не однородные явления… Под ябедниками законодатель подразумевал лиц, заведомо ложно информировавших суд». Именно в связи с этим «ябедничество» являлось «с точки зрения феодального права, тягчайшим преступлением» [69] Памятники русского права. Вып. 4. С. 303, 313. . По нашему мнению, М. Ф. Владимирский-Буданов и его оппоненты в результате уклонения от исторического подхода не заметили той решающей роли религиозных заповедей в формировании норм уголовного процесса. Ключ к пониманию постановлений заключается в установлении равной противоправности этих деяний самой Библией. И ложное свидетельство (Исх. 20, 16), и убийство (Исх. 20, 13) стоят в ряду наиважнейших заповедей Декалога, запрещенных однозначно без каких-либо оговорок и ссылок на степень их общественной опасности. При том авторитете религии в русском государстве возможно ли представить законодателя, который бы усомнился в правильности начертанного на скрижалях? Безусловно, невозможно. Поэтому, следуя библейской логике, наказания за упомянутые деяния уравниваются. Кроме того, по религиозному пониманию лицо, совершающее ложное свидетельство, таким образом покушается на правду Божью, что придает этому деянию наивысшую степень опасности: «и по тому лживых казнити по приговору, как и в розбойных делех» ((3). 104 Суд. 1606).

Оценка показаний свидетелей, изобличающих преступника, в целом соответствует религиозной традиции. Именно поэтому их именуют «добрыми христианами целовальниками», которые дают показания «по крестному целованию» (ст. 12, 13 Суд. 1497). Закон выделяет две категории надежных свидетелей: во-первых, это дети боярские, присягнувшие «по крестному целованию»; во-вторых, это простые люди «черные», являющиеся христианами. Таковые считаются в высшей мере благонадежными людьми, которые не произнесут «ложного свидетельства на ближнего твоего» (Исх. 20, 16). Только показания истинных добрых христиан приобретают в глазах законодателя абсолютную доказательственную силу. Поэтому оговор в воровстве со стороны пяти или шести таких добрых людей даже при отсутствии других доказательств виновности «влек для оговоренного обязанность удовлетворить требования истца без разбора дела по существу (ст. 12)» [70] Российское законодательство X–XX веков. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М.: Юридическая литература, 1985. С. 73. . В данном случае без судебного следствия «бес суда» виновность считалась доказанной, а приговор законным.

Именно поэтому исследователями (Б. И. Сыромятников, М. Ф. Владимирский-Буданов и др.) [71] Там же. С. 73. институт оговора-обвинения трактовался по-разному. Единства мнений по этому вопросу нет, несмотря на то что норма конкретно указывает личностные качества свидетелей-христиан. Видение этого правового института в отрыве от религиозного подхода, безусловно, не могло указать его правильной трактовки.

Аналогичный религиозный подход к показаниям преступника «татя» встречается в случае оговора им других лиц. Если оговоренный татем человек характеризуется отрицательно, то он подвергается пытке, а выдвинутые в отношении него обвинения – дальнейшему разбирательству. В отношении добропорядочного человека предписывается «татиным речем не верити» (ст. 14 Суд. 1497), потому что как говорится в заповеди: «Недостаточно одного свидетеля против кого-либо в какой-нибудь вине, и в каком-нибудь преступлении, и в каком-нибудь грехе, которым он согрешит: при словах двух свидетелей, или при словах трех свидетелей, состоится… дело» (Втор. 19, 15; Матф. 18, 16). Логичное развитие событий, согласно этой заповеди, обязывает «дати его на поруку до обыску», а обыск оговоренного означает допрос с целью определения репутации подозреваемого. Описывая эту процедуру, Н. М. Карамзин пишет: «беспорочного не касались и требовали от него только поруки до объяснения дела» [72] Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 340. .

О том, что именно эта заповедь широко применялась при составлении Судебника 1497 г., указывают статьи, определяющие порядок доказывания добросовестного приобретения вещи (ст. 46, 47 Суд. 1497). Переработанное и уточненное правило устанавливает действительность сделки купли-продажи, совершенной на торгу в отношении новой вещи: «что ново, опроче лошади» только при наличии показаний двух или трех добрых людей. Показания этого количества свидетелей являются бесспорным видом доказательства в силу их соответствия требованиям религиозной нормы. По мысли законодателя этим собраны необходимые и достаточные доказательства, не требующие иных видов доказывания. Если же у покупателя, совершившего договор купли продажи «на чюжей земли», отсутствуют очевидцы: «а не будет у него свидетелей, ино ему правда дати», то его надлежит допустить до произнесения присяги (ст. 47 Суд. 1497). Кроме того, Судебник 1497 г. являлся вторым документом вслед за Псковской Судной грамотой, который вводил в правовой оборот термин «свидетель», широко употребляемый в библейских текстах и, в частности, в приведенной заповеди.