Олег Баев - Следователь (основы теории и практики деятельности)

И, напротив, если принятые этими субъектами доказывания по делу решения будут в надлежащем порядке отменены, то не исключено, что данные доказательства могут вновь приобрести значение относимых доказательств.

Скажем, уголовное преследование в отношении некоего лица прекращено в связи с наличием у него алиби, но после отмены этого решения следователя в ходе дополнительного расследования данное алиби опровергнуто, а потому ранее сформированные доказательства причастности этого лица к преступлению вновь приобретают характер относимости к делу.

Сказанное в очередной раз подтверждает то, что доказательством в уголовном деле являются любые относимые сведения, полученные из предусмотренных УПК источников, отраженные в протоколе следственного действия, зафиксировавшем факт, ход и результаты его производства.

Поэтому некорректным следует признать, когда при анализе доказательств зачастую эти параметры смешиваются, используются далеко не точно (что, думается, обусловливается «линейным» отнесением протоколов следственных и судебных действий (судебного заседания) к доказательствам как таковым, о чем мы упоминали выше).

К примеру, по мнению автора одного обвинительного заключения, «доказательствами, подтверждающими обвинение Е. в совершении инкриминированного ему преступления, являются:

[…]

– протокол осмотра места происшествия от 21.04.2014, согласно которому… (т. 1 л. д. 23–29);

– протокол допроса потерпевшего Р. от 04.06.2014 г., согласно которому… (т. 1 л. д. 195–198);

– протокол предъявления лица для опознания от 09.06.2014, согласно которому Р. опознал мужчину под № 2… – Е. (т. 1 л. д. 199–202)».

Более точно с уголовно-процессуальной точки зрения, как это нам представляется в настоящее время, было сформулировать эти приведенные доказательства таким образом:

– место происшествия, при осмотре которого было установлено… (т. л. д.);

– показания потерпевшего Р. от…, в которых допрашиваемый сообщил, что… (т. л. д.);

– опознание потерпевшим Р. среди предъявленных ему лиц подозреваемого Е. (т. л. д.).

Обоснованность нашей позиции по этому вопросу подтверждается, в частности, и тем, что законодатель в ст. 276 и 281 УПК говорит (на что обратил внимание С. Б. Российский) об оглашении в суде не протоколов допросов, а об оглашении показаний [115] См.: Российский С. Б. Указ. соч. С. 58. .

В то же время ст. 285 УПК предусмотрена возможность оглашения в суде не только заключений экспертиз, иных документов, но и протоколов следственных действий, «если в них изложены или удостоверены обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела». Именно последнее уточнение с очевидностью указывает на понимание протоколов не как доказательств, а лишь как на законодательно установленную форму, в которой данные обстоятельства были установлены или удостоверены.

И потому далеко неслучайно, что в уже приводимом Постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О судебном приговоре» особое внимание обращено на то, что «…с учетом положений статьи 74 и части I 2статьи 144 УПК РФ о том, какие сведения могут признаваться доказательствами по уголовному делу, суд в описательно-мотивировочной части приговора не вправе ограничиться перечислением доказательств или указанием на протоколы процессуальных действий и иные документы, в которых они отражены, а должен раскрыть их основное содержание» (п. 8).

Значительно более сложной представляется проблема включения в атрибуцию уголовно-процессуального доказательства такого – имеющего повышенное значение для всей системы объективного уголовного преследования – признака, как его достоверность.

Видимо, исходя из того, что уголовно-процессуальный закон указывает, что «каждое доказательство подлежит оценке с точки зрения относимости, допустимости и достоверности» (ч. 1 ст. 88 УПК), многие процессуалисты в атрибутивные признаки его, помимо обозначенных выше свойств относимости и допустимости, включают достоверность содержащейся в доказательстве информации.

«Если, – пишет например, по этому поводу В. В. Трухачев, – доказательственная информация, хотя бы полученная в порядке и из источников, предусмотренных законом, необъективна, т. е. противоречит комплексу информации, достоверность которой по делу установлена, она не может рассматриваться в качестве доказательства» [116] Трухачев В. В. Преступное воздействие на доказательственную информацию. Воронеж, 2000. С. 149. Это же мнение разделяют, как сказано, и многие другие процессуалисты. .

Кстати сказать, так же полагают и законодатели Азербайджанской Республики, указавшие в ст. 124.1. своего УПК, что «Доказательствами по уголовному преследованию признаются заслуживающие доверия улики (сведения, документы, вещи), полученные судом или сторонами уголовного процесса» (выделено нами – авт.).

Не думаем, что подобная трактовка рассматриваемой категории обоснована хотя бы потому, что она, в сущности, противоречит определению доказательств, сформулированному в отечественном уголовно-процессуальном законе. В соответствии со ст. 74 УПК – напомним это вновь – таковыми являются «любые сведения» (выделено нами – авт.), которые получены из указанных в этой же статье источников. Таким образом, закон не включает (и, думаем мы, совершенно обоснованно) в это понятие в качестве необходимого (атрибутивного) его признака достоверность заложенной в доказательстве информации.

Скажем, ложные показания свидетеля, которые он дал при допросе, проведенном без каких-либо отступлений от процессуального порядка производства данного следственного действия, об уголовно-релевантных (относимых к делу) обстоятельствах есть «полноценное» доказательство, однако, требующее от следователя (суда) оценки их достоверности.

«Только после того, как допустимость отдельного доказательства установлена, – пишет известный израильский правовед А. Барак, – можно определять, насколько оно весомо» (достоверно – авт.) [117] Барак А. Судейское усмотрение. М, 1999. С. 350. .

В следственной и судебной практике известны уголовные дела, по которым многочисленные свидетели дают заведомо ложные показания в интересах чаще всего обвиняемого, подсудимого. В то же время достоверными являются показания единственного потерпевшего.

Наиболее яркими примерами в контексте нашего исследования могут служить уголовные дела по фактам превышения служебных полномочий сотрудниками правоохранительных органов, когда обвинительным и, подчеркнем, достоверным показаниям потерпевшего противостоят противоположные показания многочисленных коллег обвиняемого.

Не менее – а скорее более – распространены факты дачи ложных показаний в результате подкупа и принуждения к тому со стороны заинтересованных в исходе дела лиц (либо по иным личным мотивам) [118] Наше мнение об особенностях расследования этих преступлений, а следовательно, и формирования и защиты по ним доказательств, см.: Баев О. Я. Методические основы и типовые программы расследования принуждения к даче показаний. М., 2013; он же: Методика расследования принуждения к даче показаний, подкупа или принуждения к даче ложных показаний, уклонению от дачи показаний. М., 2014. .