Сборник статей - Творчество В. Г. Распутина в социокультурном и эстетическом контексте эпохи

В сознании ребенка все предметы, явления природы живут своей жизнью, но они одухотворены и в сознании авторов. В прозе Б. Л. Пастернака они также наделяются способностью действовать (или нежеланием действовать), характеризуются эпитетами, которые используются при описании человека и его состояния: «Сквозь гардины струился тихий северный день . Он не улыбался . Дубовый буфет казался седым. Тяжело и сурово грудилось серебро . Над скатертью двигались лавандой умытые руки англичанки…» 32; «…Женя заметила, какие у него добродушные пальцы . Как это в натуре полных, он брал движением дающего, и рука у него все время вздыхала , словно поданная для целованья, и мягко прыгала, будто била мячом об пол» 33; « Утро встало пасмурное и трясущееся . Серая мокрая улица прыгала , как резиновая, болтался и брызгал грязью гадкий дождик , подскакивали повозки, и шлепали, переходя через мостовую, люди в калошах. <���…> Мутные тучи торопились вон из города, теснясь и ветрено, панически волнуясь в конце площади, за трехруким фонарем» 34; «…клоки тоскливого сена » 35(курсив мой. – А. А. ). Заметим, что олицетворение – один из наиболее характерных для поэтики

Б. Л. Пастернака художественных приемов. Его использует автор, описывая мир природы в романе «Доктор Живаго». Подобный «обмен ролей», по мнению Р. Сальваторе, уравнивает человека с окружающим миром 36.

Процесс познания мироустройства в повести Б. Л. Пастернака «Детство Люверс» и в рассказе В. Г. Распутина «Век живи – век люби» становится странствием между миром земным и царством теней посредством памяти. Герои, Женя и Саня, стремятся восстановить, припомнить образы мира идей, и это стремление как волевое усилие, проявление силы духа выделяет их из окружающих людей.

____________________________________

1 Пастернак Б. Письма к родителям и сестрам. 1907–1960. – М., 2004. – С. 628. В 1914 г. Л. О. Пастернак написал «Портрет дочерей», спустя три года – «За книгой. Дочери художника» (1917).

2 Первая редакция стихотворения Б. Л. Пастернака «Бабочка-буря» (1923). Цит. по: Иванов Вяч. Вс. «Вечное детство» Пастернака // Литература и искусство в системе культуры. – М., 1988. – С. 473.

3 Литературное наследство. – М., 1983. – Т. 93. – С. 688.

4 Кузмин М. Условности. Статьи об искусстве. – СПб., 1923.

5 Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. – М., 1977. – С. 161.

6 Пастернак Б. Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. – М., 2004–2005. – Т. 3. – С. 39.

7 Там же.

8 Распутин В. Г. Век живи – век люби. Повести. Рассказы. – М., 1985. – С. 471.

9 Там же. – С. 472.

10 Там же. – С. 483.

11 Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка: В 3 т. – М., 2003. – Т. 2.

12 Фарыно Е. Белая медведица, ольха, мотовилиха и хромой из господ. Архипоэтика «Детства Люверс» Бориса Пастернака. – Stockholm, 1993. – С. 60.

13 Там же. – С. 34.

14 Распутин В. Г. Указ. изд. – С. 483.

15 Там же. – С. 491.

16 Фарыно Е. Указ. изд. – С. 31.

17 Пастернак Б. Л. Указ. изд. – Т. 3. – С. 54.

18 Пастернак Б. Л. Указ. изд. – Т. 3. – С. 81.

19 Распутин В. Г. Указ. изд. – С. 477.

20 Там же. – С. 489.

21 Распутин В. Г. Указ. изд. – С. 503.

22 Пастернак Б. Л. Указ. изд. – Т. 3. – С. 47.

23 Там же. – С. 45.

24 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. – М., 1971. – Т. 2. – С. 545.

25 Пастернак Б. Л. Указ. изд. – Т. 3. – С. 50.

26 Там же. – С. 56.

27 Распутин В. Г. Указ. изд. – С. 489–490.

28 Там же. – С. 493.

29 Там же. – С. 485.

30 Там же. С. – 495.

31 Распутин В. Г. Указ. изд. – С. 492.

32 Пастернак Б. Л. Указ. изд. – Т. 3. – С. 35.

33 Там же. – С. 45.

34 Там же. – С. 65.

35 Там же. – С. 80.

36 Сальваторе Р. «У себя дома» Б. Пастернака: стиль и мировоззрение // Известия АН. Сер. Лит. и яз. – 2003. – Т. 62. – № 6. – С. 55.

А. Ю. Большакова

Институт мировой литературы им. А. М. Горького Российской академии наук, Москва

Валентин Распутин – один из ярчайших представителей того литературно-философского направления, которое наши критики и литературоведы то извинительно, то пренебрежительно и даже язвительно называют «деревенской прозой». Момент извинительности заключается во всяческих оговорках и приседаниях: мол, термин это рабочий, необязательный и т. п. Момент уничижительности исходит из подхваченной нашими смердяковыми от науки и литературы формулировки Маркса об идиотизме деревенской жизни. Сразу оговорюсь: оба представления не несут в себе какой-либо серьезной теоретической аргументации и совершенно неверны. Якобы неточный термин «деревенская проза» абсолютно точно схватывает суть обозначенного им литературно-философского феномена и абсолютно точно указывает на ту социально-историческую почву, из которой произросли наши выдающиеся прозаики и поэты второй половины ХХ в. Впрочем, не только наши, если иметь в виду, может быть, не в полной еще мере осознанное значение таких писателей, как Шукшин, Астафьев, Распутин.

Западная русистика, справедливо отдавая должное деревенской прозе как наиболее значительному направлению в русской литературе послесталинского периода, теперь все чаще считает ее беспрецедентным для Запада феноменом. Позволю себе и согласиться, и не согласиться с этим тезисом. Если мы соотнесем их произведения с общей линией развития американской литературы от Мелвилла до Фолкнера и далее, то обнаружим не только общие мотивы возвращения к отчему дому и, конечно же, не только следование традиции. Чему удивился Запад, прочитав наших «деревенщиков»? Да тому, что в идеологически чуждом ему обществе, начертавшем на своих знаменах «Прогресс – движение вперед!», увидел открыто выраженное сомнение в догме обязательного прогресса при смене общественно-экономических формаций. И совершенно справедливо расценил это выраженное деревенской прозой сомнение нации как показатель глубочайшего кризиса господствовавшей в СССР идеологии.

Действительно, в ту пору, в теперь уже мифические 70-е, многие так и думали: стоит скинуть советскую власть – и крестьянство возродится. Но свергли советскую власть – а крестьянство так и не восстановилось. Хочу подчеркнуть: уже тогда, когда в умах общества еще царили кухонные диссиденты, В. Распутин и ему подобные осмысливали происходящие в стране и во всем мире процессы куда глубже и серьезней. И эти глубинные процессы – раскрестьянивание крестьянина, превращение его в наемного работника – они рассматривали в мировом масштабе. Повсеместно, однако, эти изменения, растянувшись на столетия, свершались сравнительно мягко. Трагедия же русского народа заключалась в том, что у нас они осуществлялись в кратчайшие сроки сталинской коллективизации. Очевидно, не только Сталин повинен в этой трагедии. Истоки ее уходят и в нерешительность Николая I, не сумевшего исполнить завет Екатерины Великой и дать свободу крестьянину; и в грабительскую реформу 1861 г. (здесь просто напрашиваются параллели с ельцинской «прихватизацией»); и в столыпинское освоение целины, ставшее одним из детонаторов гражданской войны. Что же касается деревенской прозы, ее зарождение, расцвет и мощный закат связаны с тем кратким периодом передышки русского крестьянина, которую он получил после Второй мировой войны, трудного послевоенного восстановления и хрущевского колхозного крепостничества, то есть во второй половине 60-х – 70-х годах прошлого столетия. Ельцинский период он уже не пережил…