Аркадий Казанский - Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том V

Вот начало моей беды, чего я никогда не ожидала. Государь наш (император Пётр II Алексеевич) окончил жизнь свою паче чаяния моего, чего я никогда не ожидала, сделалась коронная перемена. Знать, так было Богу угодно, чтоб народ за грехи наказать; отняли милостивого государя и великий плач был в народе. Все сродники мои съезжаются, жалеют, плачут обо мне, как мне эту напасть объявить, а я обыкновенно долго спала, часу до девятого; однако, как скоро проснулась, вижу – у всех глаза заплаканы, как они не стереглись, только видно было; хотя я и знала, что государь болен и очень болен, однако я великую в том надежду имела на Бога, что Он нас не оставит сирых. Однако, знать, мы того достойны были, по необходимости принуждены были объявить. Как скоро эта новость дошла до ушей моих, что уже тогда со мною было – не помню. А как опомнилась, только и твердила: ах, пропала, пропала! Не слышно было иного ничего от меня, что пропала; как кто не пытался меня утешить, только не можно было плач мой пресечь, ни уговорить. Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают, чего было и мне ожидать. Правда, что я не так много думала, как со мной сделалось, потому хотя мой жених и любим государем и знатные чины имел, и вверены ему были всякие дела государственные, но подкрепляли меня несколько честные его поступки, зная его невинность, что он никаким непристойным делом не причастен был. Мне казалось, что не можно без суда человека обвинить и подвергнуть гневу или отнять честь или имение. Однако после уже узнала, что при несчастливом случае и правда не помогает. Итак, я плакала безутешно; свойственники, сыскав средства, чем бы меня утешить, стали меня уговаривать, что я ещё человек молодой, а так себя безрассудно сокрушаю; можно этому жениху отказать, когда ему будет худо; будут другие женихи, которые не хуже его достоинством, разве только не такие высокие чины будут иметь, – а в то время, правда, что жених очень хотел меня взять, только я на то несклонна была, а сродникам моим всем хотелось за того жениха меня выдать. Это предложение так мне тяжело было, что я ничего на то не могла им ответить. Войдите в рассуждение, какое это мне утешение и честная ли это совесть, как он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему. Я такому бессовестному совету согласиться не могла, а так положила своё намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви. Я не имела такой привычки, чтобы сегодня любить одного, а завтра другого. В нынешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ. Я теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чего я за него пошла, не дала в том безумия Бога: Он тому свидетель, все, любя его, сносила, сколько можно мне было, ещё и его подкрепляла. Мои сродники имели другое рассуждение, такой мне совет давали, или, может быть, меня жалели. К вечеру приехал мой жених ко мне, жалуясь на своё несчастье, притом рассказывал о смерти жалости достойной, как Государь скончался, что всё в памяти был и с ним прощался. И так говоря, плакали оба и присягали друг другу, что нас ничто не разлучит, кроме смерти. Я готовая была с ним хоть все земные пропасти пройти.

И так час от часу пошло хуже. Куда девались искатели и друзья, все спрятались, и ближние отдалились от меня, все меня оставили в угоду новым фаворитам, все стали уже меня бояться, чтобы я навстречу с кем не попалась, всем подозрительно. Лучше бы тому человеку не родиться на свете, кому на время быть велику, а после притти в несчастье: все станут презирать, никто говорить не хочет. Выбрана была на престол одна принцесса крови (Анна Иоанновна), которая никакого пути не имела к короне. Между тем приготовлялась церемония погребения. Пришёл тот несчастливый день. Нести надобно было государево тело мимо нашего дома, где я сидела под окошком, смотря на ту плачевную церемонию. Боже мой, как дух во мне удержался! Началось духовными персонами, множество архиереев, архимандритов и всякого духовного чина; потом, как обыкновенно бывают такие высочайшие погребены, несли государственные гербы, кавалеры, разные ордена, короны; в том числе и мой жених шёл перед гробом, несли на подушке кавалерию, и два ассистента вели под руки. Не могла его видеть от жалости в таком состоянии: епанча траурная предлинная, флер на шляпе до земли, волосы распущенные, сам так бледен, что никакой живости нет. Поравнявшись против моих окон, взглянул плачущими глазами с тем знаком или миной: Кого погребаем! В последний, в последний раз провожаю! Я так обеспамятовала, что упала на окошко, не могла усидеть от слабости. Потом и гроб везут. Отступили от меня уже все чувства на несколько минут, а как опомнилась, оставя все церемонии, плакала, сколько моё сердце дозволило, рассуждая мыслью своей, какое это сокровище земля принимает, на которое, кажется, и солнце с удивлением сияло; ум сопряжен был с мужественною красотой, природное милосердие, любовь к подданным нелицемерная. О, Боже мой, дай великодушно понести сию напасть, лишение сего милостивого монарха! О, Господи, всевышний Творец, Ты всё можешь, возврати хоть на единую минуту дух его и открой глаза его, чтобы он увидел верного своего слугу, идущего перед гробом, потеряв всю надежду к утешению и облегчению печали его. И так окончилась церемония: множество знатных дворян следовало за гробом. Казалось мне, что и небо плачет, и все стихии небесные. Надеюсь между тем, и такие были, которые и радовались, чая в себе от новой государыни милости.

По несколько дней после погребения приготовляли торжественное восшествие новой государыни в столичный город, со звоном, с пушечной пальбой. В назначенный день поехала и я посмотреть её встречи, для того полюбопытствовала, что я её не знала отроду в лицо, кто она. Во дворце, в одной отхожей комнате, я сидела, где всю церемонию видела: она шла мимо тех окон, под которым я была и тут последний раз видела, как мой жених командовал гвардией; он был майор, отдавал ей честь на лошади. Подумайте, каково мне глядеть на это позорище. И с того времени в жизни своей я её не видела: престрашного была вида, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идёт, всех выше головой, и чрезвычайно толста. Как я поехала домой, надобно было ехать через все полки, которые в строю были собраны; я поспешила домой, ещё не распущены были. Боже мой! Я тогда свету не видела и не знала от стыда, куда меня везут и где я; одни кричат: отца нашего невеста; подбегают ко мне: матушка наша, лишились мы своего государя; иные кричат: прошло ваше время теперь, не старая пора. Принуждена была всё это вытерпеть, рада была, что доехала до двора своего; вынес Бог из такого содома.