Олег Сыромятников - Поэтика русской идеи в «великом пятикнижии» Ф. М. Достоевского

Эгоизм, жадность, тщеславие и жажда власти, образующие содержание западной идеи , вошли в противоречие с пусть несовершенными, но всё же чистыми чертами русской идеи в Разумихине и Раскольникове. Русская молодёжь категорически отвергает путь Лужина и готова бороться с попытками навязать ей этот путь силой. Эту мысль Достоевский особо подчёркивает именем Лужина – «Пётр Петрович» [78] От греч . πέτρα – камень. («каменный камень») – нечто тяжёлое, неподвижное, неживое – могильная плита, уготованная России Западом. Но победить он никогда не сможет, ибо он – «лужин» – нечто случайное, временное, всегда мелкое и часто грязное.

Аркадия Ивановича Свидригайловасближает с Раскольниковым «даром полученная над собой сила», позволяющая жить, не слишком считаясь с Божьим и человеческим законом. Однако кроме этой силы в нем нет «ни энтузиазма, ни идеала, ему не дано направления» [7; 164], потому что он уже давно ни во что не верит. В «Дневнике писателя» за 1876 год Достоевский писал: «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна и именно – идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные «высшие» идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из нее одной вытекают » [24; 48]. Свидригайлов не верит в бессмертие, чувствует приближающуюся гибель и пытается удержаться в жизни, найдя спасение в ком-нибудь из окружающих – в Раскольникове или в Дуне. Однако к его приезду Раскольников уже разуверился в своей «теории» и сам нуждается в идеале, а Дуню отталкивают злодейства, совершённые Свидригайловым прежде: ««Так не любишь?» – тихо спросил он. Дуня отрицательно повела головой. «И… не можешь?… Никогда?» – с отчаянием прошептал он. «Никогда!»– прошептала Дуня <���…>. Странная улыбка искривила его лицо, жалкая, печальная, слабая улыбка, улыбка отчаянья» [6; 382–383]. Свидригайлов совершенно утратил веру во что-либо, даже в самого себя, его душа уже умерла, и потому возрождение для него невозможно. Достоевский указывает на это описанием облика Свидригайлова, подчёркивая, что вместо лица у него – лишь маска лица живого человека [6; 357].

В образной системе романа Свидригайлов занимает место между Раскольниковым и персонажами – выразителями русской идеи , с которыми его отчасти сближают запоздалое стремление к добру и полусознательная любовь к России: «За границу я прежде ездил, и всегда мне тошно бывало. Не то чтоб, а вот заря занимается, залив Неаполитанский, море, смотришь, и как-то грустно». Однако любовь эта – ущербная и извращённая, потому что она связана не с готовностью пожертвовать собой ради Отечества, а лишь со сладострастным эгоизмом: «Всего противнее, что ведь действительно о чём-то грустишь! Нет, на родине лучше: тут, по крайней мере, во всём других винишь, а себя оправдываешь» [6; 218].

Первоначально образ Лебезятниковазадумывался Достоевским как весьма злая пародия на пропагандистов социалистических и нигилистических идей, и слова Разумихина, сказанные в адрес Раскольникова: «Ни признака жизни в вас самостоятельной! <���…> Если бы ты не был <���…> набитый дурак, не перевод с иностранного…» [6; 130] – в бóльшей мере должны были относиться именно к нему. Об этом говорит и подобранная для этого персонажа фамилия: «Лебезятников, лебезить, поддакивать… картина лебезятничества» [7; 150–151], и его портрет: «Это был один из того бесчисленного и разноличного легиона пошляков, дохленьких недоносков и всему недоучившихся самодуров, которые мигом пристают непременно к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить её, чтобы мигом окарикатурить всё, чему они же иногда самым искренним образом служат» [6; 279]. При этом Лебезятников, являясь «бывшим питомцем» [6; 278] Лужина, должен был стать и его приспешником. Но после идейного синтеза его образ получил неожиданное развитие, сломавшее заданные рамки «недоноска» и «самодура». В результате Лебезятников начинает совершать поступки, ставящие «водораздел» (Кирпотин) между ним и Лужиным и значительно сближающие его с образами – выразителями русской идеи . Он деятельно помогает Соне, становясь, наряду с Раскольниковым, её спасителем от козней Лужина; принимает горячее участие в судьбе несчастной Катерины Ивановны; и если до идейного синтеза он был способен поднять на Соню руку [6; 15], то после он относится к ней как чуткий, внимательный и тактичный человек: ««Софья Семёновна, можно к вам?» – послышался чей-то очень знакомый вежливый голос» [6; 324].

Заметим, что для наиболее полного раскрытия как внутренней идеи романа, так и идей отдельных персонажей Достоевский использует приём, названный им «законом отражения идей» [24; 48]. Впервые применённый в «Преступлении…», он будет использован при создании всех романов великого пятикнижия . Суть его состоит в том, что разные персонажи высказывают своё мнение по поводу одной и той же идеи, выразителем которой является конкретный образ. Так, теорию «высших» и «низших» людей в романе выражает Раскольников, но своё мнение о ней высказывают Разумихин, Порфирий, Соня, Лебезятников, Лужин, Свидригайлов, Дуня и даже Пульхерия Александровна. Идея многократно отражается в оценках различных персонажей, и чем этих отражений больше, тем содержание раскрывается глубже и полнее. Как правило, в этих оценках всегда слышен голос самого автора, который никогда не остаётся сторонним наблюдателем идейного конфликта, а всегда занимает в нём чью-то сторону [79] Следует заметить, что и вне литературной деятельности Достоевский всегда твёрдо и бескомпромиссно сражался за то, во что верил, до последних дней своей жизни. . В результате второстепенные идеи исчерпывают своё содержание, отходят на периферию и становятся фоном для внутренней идеи романа. По этому поводу Д. Кирай замечает: «Чужие судьбы и поступки – как бы двойные зеркала, поставленные перед поступком Раскольникова. Картина мира Раскольникова может строиться исключительно как диалогическая, но диалог Раскольникова ведётся как диалог осознания своей судьбы и осознания чужих судеб. Этим и объясняется зеркальная композиция структуры романа и центральное положение в этой системе зеркал-судеб <���…> судьбы Раскольникова» [80] Кирай Д. Раскольников и Гамлет – XIX век и Ренессанс (интеллектуально-психологический роман Ф. М. Достоевского) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. – С. 142. . Именно «приём зеркала», по мысли исследователя, «служит у Достоевского наиболее верным средством всё большего приближения читателя к истинной идее (курсив наш. У нас – внутренняя идея . – О. С.) своего романа» [81] Там же. – С. 142. .