Нина Корчагина - Михаил Лермонтов: тайны судьбы и творчества

Мать Лермонтова, Мария Михайловна, пишет профессор И. М. Андреев, была чрезвычайно и многообразно одаренная женщина. «Она имела исключительно приятный и выразительный голос и пением своим обвораживала окружающих. Она хорошо рисовала, прекрасно играла на фортепиано, любила поэзию и сама писала неплохие сентиментальные стихи, на русском и французском языках. А главное – она была глубоко религиозна. Все таланты Лермонтов унаследовал от матери. а бабушка же была для будущего поэта добрым гением. И перенести все выпавшие на ее долю страдания смогла только потому, что была глубоковерующей православной христианкой».

Зять возненавидел тещу за то, что она защищала свою дочь, не стесняясь в самых резких и колких выражениях (думается, еще и потому, что испытала весь ужас обмана на себе). И стал угрожать ей увозом жены и сына в свое имение. И тогда Арсеньева решила не пожалеть денег, чтобы откупиться от наглости зятя. На девятый день после похорон жены Юрий Петрович уехал в свое поместье и лишь изредка приезжал в Тарханы, запугивая свекровь намерением забрать Мишу к себе.

По-своему трактует Моше Надир и стихотворение, написанное поэтом после смерти отца, как он говорит, приемного. «Оно изобилует зашифрованными местами и завуалировано намеками, затрудняющими их понимание и, скажем прямо, сбивающими с толку читателя». И в качестве примера приводит следующие строки:

И далее:

«Анализ этих зашифрованных в значительной степени стихов позволяет нам сделать закономерный, хоть и неприятный для нас вывод: чем больше он (Лермонтов) проникает в тайну своих родителей, тем менее разговорчив становится, словно „сыновняя этика“ накладывает на него свое вето». А дальше, не задумываясь, этично это или нет, но автор статьи прямо говорит, что Ю. П. Лермонтов «был пьяница, игрок», воровал нарисованные сыном картины и пропивал их… Он уверяет, что поэт считал себя виновником распада семьи. Почему? Да все из-за цвета глаз. Вот так слова выдергиваются из контекста судьбы и истории, и им придается совсем иной смысл.

Чтобы там ни измышлял Надир Моше, известно, что Михаил Юрьевич Лермонтов в течение всей своей жизни не переставал питать глубокую преданность отцу, а когда он умер – его памяти. Сохранилось письмо четырнадцатилетнего поэта, стихотворения более зрелого возраста – и всюду одинаково образ отца овеян всею нежностью сыновней любви.

Надо ли удивляться тому, что Лермонтов любил своего отца, какой бы он ни был? Мать умерла, когда Мише не было и двух с половиной лет, а отец был живой, да еще овеян ореолом мученичества – вынужденный жить вдали от сына. Истинные черты пехотного капитана скрывали от мальчика, щадя его воображение и сыновние чувства. По крайней мере, Елизавета Алексеевна весьма деликатно обставила историю с заемными письмами – на самом деле она откупалась несколько раз крупными суммами от «любящего» отца, только чтобы Миша остался у бабушки. Значит, были у нее основания не отдавать ребенка отцу. И он брал эти деньги! Когда Лермонтову исполнилось 16 лет и он должен был переехать жить к отцу, юноша, несмотря на то что любил его, остался с Елизаветой Алексеевной, из благодарной любви и жалости к бабушке, для которой разлука с внуком была равносильна смерти. А отец с тех пор больше не встречался с сыном. И только за полгода до смерти написал ему последнее письмо – «Завещание». Наверное, еще одна попытка завоевать симпатии сына, но в этом письме, правильном, продуманном, нет искренности, нет любви. «Скажи ей (бабушке), что несправедливость ее ко мне я всегда чувствовал очень сильно и сожалел о ее заблуждении, ибо, явно, она полагала видеть во мне своего врага, тогда как я был готов любить ее всем сердцем, как мать обожаемой мною женщины… Но Бог да простит ей ее заблуждение, как я ей его прощаю». И ни слова о матери поэта, незлобивость и кротость которой, несмотря на все муки, которые она претерпела от измен и грубости мужа, Лермонтов глубоко понял, оценил и на всю жизнь запомнил.

А после таинственной смерти отца написал трогательное стихотворение, в котором проявил себя как любящий и благородный сын, прикрывший далеко не приглядную духовную наготу своего отца грустными всепрощающими словами вслед за своей матерью – «не мне судить, виновен ты иль нет». А разве мог по-другому сказать юноша, воспитанный в религиозной семье и живший в родстве с небом, юноша, видевший Бога?

Лермонтов не верил сплетням об отце, которые оказались достоверными фактами. Из официального запроса (по поводу установления факта дворянства) стало ясно, что у Юрия Петровича, кроме Михаила, была дочь и еще малолетний сын Александр. Когда Михаил подрос, он узнал, что отец был косвенным виновником смерти его матери.

Есть и другие, не менее оригинальные пассажи в творении Моше Надира. Автор утверждает, что Лермонтов ненавидел Россию и всю жизнь искал себе достойную Отчизну. В доказательство говорит о «странной любви» поэта к родине, в «которой он имел несчастье родиться», противопоставляя ей восхищение Кавказом, в котором все прекрасно!

Это умозаключение американо-еврейского писателя можно было бы оставить без комментариев ввиду его дичайшей глупости. Лирика Лермонтова пронизана тоской по Небу, по горним высям, где душа наконец обретет покой. Но причем здесь ненависть к России? Стране, в которой – ни в Испании, ни в Шотландии, ни на Кавказе (на котором его убили) – он слышал Бога и как «звезда с звездою говорит»? Можно недолюбливать царя, который сегодня правит, можно презирать маскарадную толпу, но разве этим исчерпывается понятие родина?

Со школьной скамьи мы помним, как Лермонтов идеализировал прошлое России, воспевая героев Бородина, простого московского купца, не побоявшегося вступиться за честь семьи и убить в честном поединке любимого царского опричника.

К 1841-му году, навоевавшись не по своей воле, насмотревшись на смерть товарищей и детей гор, Лермонтов оценил простоту исконной России, из которой его заставили уехать. В стихотворении «Родина» (1841 г.) поэт ответил всем, кто подозревал его в отсутствии любви к Отчизне, в том числе и господину Надиру Моше. Он рисует два образа Родины – официальной России в традиционных поэтических формулах, а русскую деревню, рассматривая ее просторы с небесной выси и скользя взором вниз, чтоб полюбоваться с «резными ставнями окном», описывает почти прозаически. Но в его устах пять раз звучат слова «люблю» и «любовь», а также контекстные их синонимы «смотреть до полночи готов», «с отрадой многим незнакомой». Его лирический герой любит и огни печальных деревень – он любит Родину такой, какая она есть.