А. Кривоносов - Слово и мысль. Вопросы взаимодействия языка и мышления

Универсальный код – человеческое мышление – порождает неограниченное число сообщений, имея ограниченный репертуар материальных знаков в языке для того, чтобы отразить бесконечность мира и мыслей о нём. Совмещение этих противоположных качеств в языке достигается благодаря тому, что знаки обладают неограниченной грамматической сочетаемостью друг с другом. Любой знак, материя его, может быть связан с неограниченным числом означаемых предметов. Это и делает язык парадоксальной знаковой системой, которая позволяет потребителям на основе конечного числа знаков создавать бесконечное число высказываний. Язык представляет собой не бесструктурное множество вроде кучи кирпичей, в которой каждый кирпич может занять место другого без изменения качественной сущности кучи, она не меняется при удалении или добавлении пары кирпичей. Язык же обнаруживает свойство своей внутренней целостности и взаимосвязанности его элементов, выступает как единое целое, в котором каждый элемент последовательно связан с каждым другим. В языке ничего нельзя прибавить и убавить, структурно не изменив целого и отдельных частей, т.е. структуры языка.

Итак, высшая единица языковой знаковой системы состоит не из суммы значений единиц низшего яруса, а из их структурных свойств. Каковы причины лежат в основе этого закона? 1) Языковой знак условен, он не может быть связан с предметами органической связью и быть похожим на сами предметы и их свойства; 2) Языковой знак не может быть связан только с одним предметом в силу ограниченности человеческой памяти; 3) Языковой знак функционирует не изолированно, а только в структуре себе подобных знаков. Эти качества языкового знака и есть свидетельства того, что первичное, главное в языке не «субстанция», а «отношения».

Нет знаков с регламентированным вне текста значением. Только в структуре себе подобных, в тексте знак приобретает одно из значений, хотя всегда кажется, будто само слово, само по себе, имеет уже самостоятельное дотекстовое значение, с которым оно и вставляется в предложение. Но это «место в предложении» уже указано слову вместе с его рождением.

Смысл слов вне предложений, вне текста не может быть однозначно понятен по самой природе человеческого мышления и языка. Смысл – это то, что отражено в мозгу о реальной или мнимой отражаемой через язык действительности. Нет слов с регламентированным значением. Как только слово введено в текст, оно тут же приобретает значение, часто иное, чем привычное, но по велению мозга. Если бы высшая единица языка состояла из суммы значений её низших единиц, это означало бы, что каждое слово уже само по себе наделено своим собственным значением, вне структуры предложения. Это означало бы, что язык есть не структура взаимосвязей слов, а лишь обычный набор слов. Это была бы уже не структурная связь слов в предложении, а беспорядочная груда наваленных кирпичей.

Итак, что первично в языке – «субстанция» (т.е. семантическое значение) или «отношения»? Марксистское языкознание настаивает на том, что в языке первичны значения слов, вторичны – отношения между ними (грамматические формы). Оно опирается на следующие высказывания Маркса и Энгельса: «… способность вещи есть… нечто внутренне присущее вещи, хотя это присущее ей свойство может проявляться только… в её отношении к другим вещам» [Маркс, Энгельс т. 26, ч. 3:143]. Оказывается, теория Маркса подтверждает аналогичную ситуацию в языке. Об этом пишут и современные марксисты. «Отношения… имеют статус реального существования, но лишь постольку, поскольку они есть отношения вещей». [Панфилов 1982:73]

Но тут же он отвергает собственную теорию. Структурализм, по Панфилову, гласит: языковые явления на всех уровнях есть результат отношений, в которых они находятся друг к другу, поэтому качество этих единиц определяется их отношениями в системе. В реляционной теории языка языковая единица в его обеих сторонах (т.е. семантика слова и его грамматическая структура – А.К.) рассматривается как результат внутрисистемныхотношений в языке. Следовательно, пишет Панфилов, языковое значение не есть образ явлений действительности. Если язык есть продукт внутрисистемных отношений языковых единиц, то, следовательно, никакие экстралингвистические факторы (общество, мышление) не оказывают какого-либо воздействия на язык, следовательно, для всех изменений в языке нельзя привлекать какие-либо экстралингвистические факторы для их объяснения. Это – следствие релятивистского понимания философских категорий «вещь», «отношение», в котором объявляется примат категории «отношение». Но в «марксизме-ленинизме» отношения – это отношения вещей, т.е. субстанций. Поэтому фонема – не пучок различительных признаков. Конкретные материальные звуки и буквы не создаются противопоставлениями, которые существуют в фонологической системе каждого языка. Материя языковой единицы – не форма, а субстанция. Идеальная сторона языковой единицы тоже не форма, а результат отражения явлений действительности [Панфилов 1974:17].

Если идти по стопам «марксистов» в языкознании, то мы должны отвергнуть понимание языка как системы знаков, условный, конвенциональныйхарактер знаков, т.е. мы тут же отвергаем Маркса и Энгельса (» Название какой-либо вещи не имеет ничего общего с её природой») и Ленина (» Название есть отличительный признак, который я делаю представителем предмета»), хотя считаем себя «марксистами» от языкознания. Понятие «вещь» (Маркс и Энгельс) и «предмет» (Ленин) – это реальные вещи и предметы, но эти же понятия характеризуют и слова (устные и письменные) как материюзнаков, имеющую якобы свои собственные значения. Однако материя слов, играет совсем иную роль, чем, например, разбросанные во дворе кирпичи, – они, будучи использованными в строительстве дома, вплетены в структуру множества кирпичей, в отношениямежду ними, а без этой структуры и этих отношений они, действительно, превращаются в отдельные «вещи», в «предметы», т.е. в ту же кучу кирпичей.

Например, Панфилов, часто ссылаясь на эти исторические имена, сам того не замечая, отвергает некоторые их положения, полагая, что он занимается «марксистским языкознанием». Он критикует структуралистскую характеристику языка как сети отношений, от которых зависят свойства языковых единиц всех уровней. Это положение Панфилова противоречит теории Маркса, считавшего язык знаковой системой, имеющей условный, следовательно, структурныйхарактер и, следовательно, язык как структурное образование действительно порождает системы его единиц всех уровней. Значение каждого слова и, следовательно, его принадлежность к той или иной части речи определяется не его звучанием и написанием, а структурой предложения, т.е. контекстом [на материале частей речи немецкого языка этот вопрос подробно освещён в работе: Кривоносов 2001:576 – 699].