Array Антология - Гендер и язык

Таблица 3.2

Анкета для «Лингвистического и этнографического атласа Лионского диалекта» [Francis 1983, 60]

Другая причина выбора мужчин, а не женщин, в качестве информантов заключается, вероятно, в том, что значительное количество проводивших опросы сами были мужчинами. Это до такой степени стало нормой, что Макинтош охарактеризовал специалиста по полевым исследованиям как «мужчину [sic!], специально подготовленного для восприятия особенностей речи» [McIntosh 1952, 66]. Впервые женщины-исследователи были привлечены к работе над составлением «Лингвистического атласа Новой Англии» (2 женщины из 10 человек) и «Обозрения Английских диалектов» (2 женщины из 11 человек).

Если мы представим Эдмона Эдмона, полевого исследователя «Французского Лингвистического атласа», приезжавшего на велосипеде в одно из 639 разных мест, где он проводил анкетирование с 1896 по 1900 г., можно смело предположить, что он скорее вступал в беседу с мужчинами и затем их же опрашивал. Эдмон действительно опросил только 60 женщин из 700 информантов. Вот что пишет Курат, руководитель «Нового английского обозрения» в разделе о выборе информантов:

После некоторого полевого опыта исследований, он [полевой исследователь] может обнаружить, что неформальные контакты в магазине, цирюльне или в местной таверне вполне могут обеспечить его полезными примерами [Kurath 1972, 13].

(Обратим внимание на употребление он / его в этом фрагменте). Этот совет знаменитого диалектолога другим полевым исследователям после многих десятков лет диалектных исследований, возможно, отражает общепринятую практику. Если нормой был мужчина-исследователь, устанавливающий контакт с потенциальными информантами в мужском окружении цирюльни или таверны, то вряд ли можно удивляться тому, что интервью с женщинами проводились редко.

Исследовав, что происходило бы, если бы исследователем была женщина , мы можем проверить гипотезу о влиянии пола исследователя на отбор информантов. Анализ тех разделов «Обзора английских диалектов», где опрос проводился женщиной, показывает значительный рост числа информантов женского пола. В таблице 3.1 показано, что 12 % информантов от общего числа были женщинами. Графства Лестершир и Ратлэнд полностью были изучены женщинами, и согласно статистическим данным соотношение информантов женщин и мужчин составляет 33 % и 40 % соответственно.

Пол информантов следует принимать во внимание также и по другим причинам. Лишь недавно лингвисты осознали воздействие интервьюера на язык информанта. Лабов демонстрирует убедительный пример, что при замене белого интервьюера среднего класса на молодого и темнокожего (и также при снижении официальности ситуации – сидеть на полу и хрустеть чипсами и т. д.) – даже темнокожий ребенок, о котором первоначально думают, что он не умеет говорить, может продемонстрировать беглую речь [Labov 1969]. Высока вероятность, что женщины ощущают скованность и напряженность в присутствии мужчины-интервьюера (см. комментарии Попа на с. 86) и, следовательно, высказываются на более официальном языке. Это поможет объяснить выводы Ортона и других исследователей о том, что женская речь была более приближена к литературным нормам. (Однако и современные лингвистические исследования, проводимые как женщинами, так и мужчинами, показывают, что в Британии речь женщин все еще близка к литературной норме, как мы увидим в главе 4.)

Даже в последних диалектных обзорах, несмотря на развитие социолингвистических исследований и методологии, женщина-интервьюер пока еще является предметом дискуссий. Приведенный отрывок представляет собой фрагмент методологических рассуждений Гардетта в «Atlas linguistique et ethnographique du Lyonnais» («Лингвистический и этнографический атлас лионского диалекта»):

Четыре женщины из нашей команды в целом пришли к таким же хорошим выводам, как господин Жироде и я. Проводя опрос в районах, где их знали, они встречали среди информантов друзей и часто получали отдельно доброжелательное приветствие [Gardette 1968, 44].

Цитата показывает осознание того, что отношения между интервьюером и информантом могут меняться. Комментарии носят снисходительный характер, так как явно нет никаких причин говорить, что результаты опросов, проводимых женщинами хуже, чем у двух мужчин-исследователей. Обсуждая женщин как исследователей, Фрэнсис утверждает, что женщины не могут быть идеальны в этой роли, так как не исключено, что мужчины-информанты не хотят откровенно отвечать на вопросы в их присутствии. Я процитирую этот абзац полностью, так как он раскрывает отношения в диалектологии:

Отмечается, что у женщин [как полевых исследователей] на самом деле есть один недостаток: старомодный сельский житель, представляющий типичного информанта в традиционном исследовании, очень разборчив в обсуждении определенных тем и употреблении некоторых лексических единиц, считающихся неприличными в присутствии женщины. Это правда, но такие единицы составляют очень малую часть большинства анкет. С другой стороны, можно сказать, что женщина-специалист может добиться значительно большего успеха в выявлении особенностей словаря женщин-информантов, чем мужчина [Francis 1983, 84].

Заметим, автор не чувствует необходимости обратить внимание на то явное обстоятельство, что «старомодный сельский житель, представляющий типичного информанта» – мужчина. Женщины же часто привлекаются в качестве информантов только ради особой «женской лексики», поэтому женщины-исследователи становятся востребованными по причине того, что им лучше удается извлечь этот «женский» язык.

Теперь понятно, что главным слабым местом традиционной диалектологии является ненаучная основа отбора информантов. На основе гипотез о различиях мужчин и женщин в языке, полученных полевыми исследователями и их руководителями, диалектные исследования почти полностью игнорируют женщин. Там, где они привлекались, полевой исследователь получал дополнительную, а не полную информацию о членах речевого сообщества. Диалектология, другими словами, оттесняет на периферию, маргинализирует женщин как носителей языка.

Традиционная диалектология определяла истинный диалект при помощи информантов-мужчин и составляла анкеты с точки зрения мужского восприятия мира.

Стремление улучшить методологию диалектного исследования, объединив растущий интерес к городским диалектам, дало толчок к подъему социолингвистики. Социолингвисты, как и диалектологи, интересуются вариативностью языка и нелитературным проявлением фонологии, грамматики и лексики. Но там, где диалектологи фокусировались на пространственном аспекте изучения региональных изменений, социолингвисты переключают внимание на социальный фактор и изучают изменения, обусловленные возрастом, полом, социальным классом, образованием и этнической принадлежностью. Диалектологи имели склонность осознанно или неосознанно пренебрегать женской речью: некоторые диалектологи утверждали, что женская речь более стандартна по сравнению с мужской и поэтому менее интересна для изучения, другие же, как мы уже видели, считали, что женщины с точки зрения использования языка более консервативны. Мы не располагаем твердыми доказательствами того, насколько женская речь отражает языковой стандарт и насколько она носит диалектный характер по сравнению с речью мужчин. Если бы диалектологи проводили исследования населения социолингвистическим методом – путем репрезентативного опроса представителей обоих полов, то в этом случае мы могли бы получить интересные данные о различном употреблении языка мужчинами и женщинами. В конечном счете, по результатам большинства диалектных исследований мы располагаем записями языка оседлых, пожилых, деревенских мужчин и не знаем, отличается ли он существенно от языка женщин или нет.