Татьяна Соколова - Многоликая проза романтического века во Франции

Запреты, вводимые Бремоном, не уберегают его разросшуюся семью от кровосмешения, соперничество приводит к братоубийству, труженики и праздные оказываются в противостоянии друг другу, богатым и обездоленным никогда не найти общего языка. Одним словом, все идет по уже известной модели. Бремон впадает в отчаяние при виде того, как в его «идеальном» обществе повторяется уже бывшее прежде, как оно мало-помалу превращается в царство «золотой середины», слишком похожее на ненавистную монархию Луи-Филиппа. И если некогда он с надеждой ожидал конца света, то теперь страшится его. Какая бы ни случилась катастрофа, будь то всемирный потоп или революция, это будут всего лишь бессмысленные страдания и обманутые надежды людей. Общество возродится в прежнем виде еще раз, повторив неизменный порядок и еще раз подтвердив вечную истину о том, что новое – это всего лишь забытое старое. Об этом пишет и автор «Нового мира» в предисловии к роману. Люди подобны осам: недалеко отлетев от разрушенного гнезда, они тотчас же начинают строить новое, подобное прежнему.

В рецензии на «Новый мир» журнал “Revue de Paris” вторит его автору, утверждая, что «все общественные системы грядущего неизбежно будут более или менее точной копией нынешних систем и что человек по своей неизменной природе всегда будет цепляться за прошлое, чтобы закрыть пути в будущее» [54] Revue de Paris. 1831. T. 28. P. 132–133. .

Однако, при всем своем пессимизме, герой Ре-Дюссейля не в силах окончательно расстаться с мечтами о возможности существования – где бы то ни было и в каком-то счастливом времени – совершенного и справедливого общества. Пробудившись от сна и прежних иллюзий, Бремон устремляет свои надежды к далекой Америке, где длительная гражданская война привела к установлению республики и где «нельзя безнаказанно смеяться над народом». «Даже когда очевидно, что цель недостижима, нужно всеми силами стремиться приблизиться к ней», – говорит Ре-Дюссейль в предисловии к роману. Если же при этом его герой ищет свой идеал в чужом обществе, то, значит, для него утрачены все перспективы прогресса в своей стране, пока она остается монархией, пусть даже теперь она и окружена «республиканскими учреждениями», о которых так любят напоминать ее идеологи и сторонники. Главный объект его ненависти – доктринеры, которые своими идеями подготовили и теперь, заняв важные государственные посты, служат этой монархии, сохраняющей остатки легитимизма. Поэтому он отправляет Бремона в Америку, и поиски героем новых принципов общественного устройства связаны теперь с республикой.

В отличие от Ре-Дюссейля, Жанен остается легитимистом и воспринимает «республиканскую монархию» как крушение единственно возможного порядка и начало конца человеческой истории. Ужаснув своими результатами, Июльская революция «убила прогресс», – скажет он в 1833 г. в предисловии к «Новым повестям» 27. Все современное общество уже теперь предстает в свете этой неумолимой истины.

Общество, считает Жанен, погубило себя страстью к анализу и поискам смысла в происходящем. Поиски эти открыли ужасную истину: все, что человечество переживает сегодня, уже было когда-то. Поколения сменяют друг друга лишь затем, чтобы еще и еще раз пройти через беды, страдания и катастрофы, постигшие людей в прошлом и неизбежные в будущем. Заканчивая свой страшный рассказ о дочерях Сеяна [55] Этот эпизод принадлежит перу Ф. Пиа, который в начале 1830-х годов был одним из «литературных негров», работавших на Жанена. См.: Pyat F. Marie-Joseph Chénier et le prince des critiques. Paris, 1844; Quérard J.-M. Superchéries littéraires. T. IL Paris, 1870. P. 360. , Лакло говорит в «Барнаве», что в этой далекой истории он видит предзнаменование бедствий, на пороге которых стоит Франция: «Если бы всем вам подобно мне было известно прошлое, как испугались бы вы грядущего! Как поразило бы вас настоящее переходное время!» Жанен заставляет Лакло произнести эти слова накануне якобинского террора, и сам он обращает их к своим современникам, ибо повторившаяся атака против законной монархии, по его убеждению, открыла еще одну переходную, а потому смутную, неясную эпоху. Это смутное время у Гюго метафорически обозначено как «сумерки» (в поэтическом сборнике «Песни сумерек», 1835), неизвестно что предвещающие: утренний рассвет или темную ночь после заката солнца.

Беспорядки, злоупотребления, страдания невинных, забвение нравственных принципов – одни и те же ошибки и роковые заблуждения человечества прерывают время от времени благополучное течение истории. Достигнув возможного для людей уровня цивилизации, общество деградирует, отказывается от всех моральных принципов, предается пороку, забывает все достигнутое и впадает в хаос [56] Janin /. Barnave. T. IL P. 224. . Само по себе стремление к совершенству увлекает человечество на край бездны, которая неизбежно поглотит его, сколько бы оно ни упорствовало в своей надежде на спасение, бредя во мраке и неведении по едва заметной тропинке. Каждый шаг по этой темной дороге, идущей по краю пропасти, лишь приближает общество к неизбежному роковому концу.

Вечное и непрерывное совершенствование невозможно. Под этим утверждением могли бы подписаться многие современники Жанена, ибо отрицание прогресса стало их собственным убеждением и источником глубокого пессимизма. История не может служить арсеналом оправданий всему, что происходило прежде или происходит теперь, а любая оптимистическая философия истории представляется многим лишь возвышенной и утешительной иллюзией.

Об этом пишет Ш. Нодье, легитимист, как и Жанен. Вера в бесконечный прогресс – это ошибка, тем более прискорбная, что она проистекает из человеческого тщеславия. Потомки Каина возомнили себя бессмертным племенем и до сих пор отказываются разглядеть мертвое лицо, которое скрывает за обманчивой маской кокетливый старик – современное общество. Уже несколько тысяч лет человечество упорствует в своих ошибках, но так и не открыло ни одной новой истины, которая не была бы известна еще во времена Иова [57] Nodier Ch. De la fin prochaine du genre humain // Revue de Paris. 1831. T. 26. P. 224–240. .

После Июльской революции во Франции все чаще высказывается мысль о том, что история развивается по замкнутому кругу, и человечество обречено следовать этому раз и навсегда установленному порядку. Доминировавшая в 1820-е годы философия истории как непрерывного восходящего движения ко все более совершенным формам общественного бытия представляется теперь излишне оптимистической и отступает перед идеей циклического развития или круговращения, которая восходит к сочинениям Дж. Вико. За пределами Франции интерес к викианской схеме социальной эволюции ощутим уже с самого начала XIX в., и в последующие десятилетия он усиливается. Об этом пишет в 1819 г. итальянский корреспондент “Revue encyclopédique” Сальфи, сообщая о переиздании в Италии нескольких философских произведений Вико [58] Revue encyclopédique. 1819. T. 2. P. 540–541. . Общество как будто хочет искупить равнодушие его современников, среди которых лишь очень немногие смогли оценить идеи, положившие начало новой философии истории. В 1827 г. Ж. Мишле в итоге трехлетней работы над переводом главного труда Вико «Основания новой науки об общей природе наций» публикует это произведение вместе со своими комментариями по поводу системы итальянского философа. Влияние Вико во Франции испытали также П.-С. Балланш и А. де Виньи, а Бальзак, Г. Планш, Ш. Сент-Бёв, Жорж Санд цитируют или упоминают его в своих произведениях [59] Hazard P. La pensée de Vico. Les influences sur la pensée française // Revue des cours et conférences. 1931. T. 51. P. 127–142. .