Роман Красильников - Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию.

«Антитанатологическая» интенция может быть реализована и с помощью вполне реалистических средств, в частности психологической мотивировки. В романе Ф. Достоевского «Преступление и наказание» или в рассказе Л. Андреева «Весной» главные персонажи думают о самоубийстве, но различные события, в том числе и смерть других людей (Мармеладов, Свидригайлов, отец Павла), «поворачивают» их сознание в сторону жизни, преображения-воскресения личности.

Как заканчиваются тексты с «антитанатологической» интенцией? Встречей, разлукой, размышлением о будущем или как-то еще? Совершенно ясно, что завершающая сила мотивов неравнозначна: такие традиционные повествовательные элементы, как мотив отъезда, тем более свадьбы, оставляют нарратив «недосказанным», дают читателю определенное пространство для перспективного воображения. Если существует в художественном мире «мера завершенности », то ей в наибольшей степени, как в жизни, обладает именно мотив смерти.

В то же время танатологические мотивы могут располагаться не только в конце произведения. Какие функции выполняют они в данном случае? Теряют ли они при этом свой завершительный потенциал? Для некоторых жанров, в первую очередь детектива, важным является размещение подобных мотивов в начале текста. Происходит убийство или загадочная смерть – возникает нарратив, развивается сюжет, центром которого является первичное событие: повествователь или персонаж постоянно отсылают нас к нему, и финальная разгадка – всего лишь одна из его трактовок, поданная с другой точки зрения, называемой истинной.

И все же если исходить из изоморфизма художественного и действительного миров (особенно в «реалистической», «миметической» литературе), мотив смерти всегда что-то завершает. Какой-то персонаж таким образом исчезает из нарратива, заканчивается эксплицитная или имплицитная сюжетная линия, влияющая на тех, кто остался дальше жить в произведении. Пьер получает наследство после эпизодически описанной смерти отца; этот факт приводит его к женитьбе на Элен, за которой следует дуэль с Долоховым, разочарование в жене и ее смерть, любовь к Наташе, участие в войне. Раскольников убивает старуху процентщицу, что приводит его к нравственным страданиям, к разрушению его теории. Испытание смертью является не менее распространенным в литературе, нежели многократно озвученное испытание любовью.

Танатологические мотивы обладают и прагматическими свойствами. С одной стороны, они тесно связаны с фактами действительности и возникают зачастую благодаря танатологическому опыту автора биографического: как известно, многие писатели (Ф. Достоевский, Л. Андреев и т. д.) черпали танатологические ситуации для своих произведений из реальных происшествий, описанных в прессе. С другой стороны, они сами (конечно же, в контексте произведения в целом) способны влиять на действительность: так версии А. Пушкина об убийстве Моцарта Сальери и вине Бориса Годунова в «угличской трагедии» легли в основу некоторых исторических концепций; после выхода романа И. В. Гете «Страдания юного Вертера» по Европе прокатилась волна самоубийств. Интересным феноменом литературного быта [34] Как известно, понятие литературного быта введено Б. Эйхенбаумом: «…Вопросы технологии явно уступили место другим, в центре которых стоит проблема самой литературной профессии, самого “дела литературы”. (…) Новая теоретическая проблема – проблема соотношения фактов литературной эволюции с фактами литературного быта» [Эйхенбаум 1987: 430–431]. является не только жизнетворчество, но и смертетворчество [Доманский 2000а: 226] [35] Об этой проблеме см. также книгу Ю. Доманского «“Тексты смерти” русского рока» [Доманский 20006]. : подтверждением тому могут служить танатологические акты Г. фон Кляйста или Ю. Мисимы. Широкий общественный и творческий резонанс вызывают кончины или самоубийства писателей [36] В. Афанасьев замечает по этому поводу: «Смерть поэта – одна из тем русской романтической элегии. Целые циклы элегий – разными авторами – созданы по поводу кончины Державина, Пнина, Байрона, Веневитинова» [Афанасьев 1983: 20]. Интереснейший материал по данному вопросу можно найти в работах А. Кобринского, посвященных самоубийствам поэтов «серебряного века» и влиянию этих актов на литературную жизнь [Кобринский 2000; А сердце рвется к выстрелу 2003]. ; они способствуют возникновению мемориальных произведений, ставят вопрос о новом литературном «лидере» [37] Вопросу о «культе мертвого поэта» посвящено специальное исследование В. Кисселя [Kissel 2004]. X. Блум в книге «Страх влияния» обращает внимание на следующее высказывание Мальро: «Сердце каждого юноши – это могила, на которой написаны имена тысяч мертвых художников…» [Блум 1998: 28]. . Известны некоторые опасения критиков по поводу стагнации русской литературы после смерти Н. Гоголя (А. Пушкина, М. Лермонтова); важную роль в исторической и литературной обстановке последних десятилетий XIX в. сыграла речь Ф. Достоевского, произнесенная на открытии памятника А. Пушкину в 1880 г. в Москве (см., например, [Березовая Л. 2002, II: 115–118]).

В данном параграфе были намечены основные сферы, в которых следует искать специфику танатологических мотивов, под которыми мы понимаем устойчивые минимальные значимые предикативные структурные семиотические компоненты художественного текста, обладающие танатологической семантикой. Влияние на развитие темы и сюжета, смыслообразующая, темообразующая, сюжетообразующая, жанрообразующая функции, «интенция к завершению», провоцирование «антитанатологического» дискурса, архетипическая и мифологическая обусловленность – все эти положения будут рассмотрены подробнее в следующих параграфах.

Одним из способов конкретизации объектно-предметной сферы исследования является ее дифференциация по типам или классам. Именно типологизация наряду с дефиницией составляют основу теоретического знания.

Проблема типологии мотивов – одна из актуальных в современном отечественном литературоведении. Ее решение – цель не только отдельных исследований, но и коллективных трудов по созданию специальных справочников и словарей (см., например, [Daemmrich 1987; Frenzei 2005; Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы 2003; 2006; 2008]. Наша задача – рассмотреть возможные типологии танатологических мотивов.

История литературоведения знает немало попыток создания мотивных типологий. Простейшая из них, во всяком случае на первый взгляд, – семантическая. Когда литературоведы выявляют ту или иную систему мотивов, как в «Лермонтовской энциклопедии» [Лермонтовская энциклопедия 1981: 290–312], они распределяют содержание одного текста или целого ряда произведений по семантическим группам. В статьях, посвященных танатологическим мотивам, приоритетна разработка именно этого аспекта знаков. Как и лексикологи, литературоведы используют два подхода: семасиологический (какими значениями обладают данные элементы?) и ономасиологический (с помощью каких лексем репрезентируется данная семантика?). При семасиологическом подходе применяются синтаксические конструкции-определения «смерть как…» или «смерть – это…». Например, П. Бицилли выделяет такие значения смерти в творчестве Л. Толстого: «смерть не как метафизически случайный, хоть и неизбежный конец жизни (как у Пушкина), но как ее завершение и ее отрицание, как загадка, являющаяся загадкой самой жизни»; «смерть есть в то же время и какое-то просветление» [Бицилли 2000: 473–474]. Ономасиологический подход используется Н. Павлович в ее «Словаре поэтических образов», где собраны многочисленные лексемы, эксплицирующие танатологическую семантику: «существо», «божество», «пространство», «стихия», «орудие» и пр. – и примеры их употребления [Павлович 1999,1: 430–450].