Даниэль Бенсаид - Маркс. Инструкция по применению

Следовательно, критика религии бьет в необходимую, но ограниченную мишень, – она стремится лишить человека его иллюзий, его иллюзорного утешения, разочаровать его, сорвать пелену с его глаз, «чтобы он мыслил, действовал, строил свою действительность как освободившийся от иллюзий, как ставший разумным человек; чтобы он вращался вокруг себя самого и своего действительного солнца». Как только исчезает религиозная правда «потустороннего мира», намечается историческая задача – «утвердить правду посюстороннего мира» и «разоблачить самоотчуждение в его несвященных образах»: «Критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии – в критику права, критика теологии – в критику политики».

Заявляя, что «для Германии критика религии по существу окончена», причем она является «предпосылкой всякой другой критики», Маркс в своей статье 1844 года о философии права Гегеля выступает в формате манифеста еще до «Манифеста коммунистической партии» и предлагает рабочую программу, в которой определяются новые задачи критики. Зачастую неверно понимаемая статья «К еврейскому вопросу», опубликованная в том же самом (единственном) номере «Немецко-французского ежегодника», является ее продолжением или первым практическим применением.

В статье 1842 года «Способность современных евреев и христиан стать свободными» Бруно Бауэр, старый товарищ Маркса по Берлину, утверждал, что евреи, чтобы получить права гражданства в конституционном государстве, должны были бы сначала перестать выставлять себя народом, «навечно отделенным от других», и, соответственно, отказаться от религии, основанной на мифе изначальной избранности. То есть по-настоящему политически эмансипироваться они смогли бы лишь тогда, когда отказались бы от иудаизма, а конституционное государство, в свою очередь, отказалось бы от христианства.

По Марксу, Бауэр продолжает считать атеизм необходимым и достаточным условием гражданского равенства, «игнорируя сущность государства». Согласно позиции Бауэра, чтобы действительно освободиться, евреям достаточно захотеть быть свободными, захотеть изгнать Бога из своих голов. Напротив, по Марксу, пора «оставить чисто духовный социализм и обратиться к политике». Споря с Бауэром, он, отправляясь от примера США, в то время наиболее свободной в политическом отношении страны, в которой, однако, религии совершенно никуда не исчезли, доказывает, что «расщепление человека на нерелигиозного гражданина и религиозное частное лицо – это и есть политическая эмансипация».

Направляя критику на Бауэра, он воюет с иллюзиями атеизма, который остается лишь абстрактной критикой религии, то есть все еще религиозной критикой религии, задержавшейся на территории идей и не перешедшей к практике. Такой атеизм в стиле Бауэра (или Мишеля Онфре!), с его точки зрения, – лишь «крайняя степень теизма», нечто вроде «негативного признания существования Бога». В том же 1844 году в своих «Экономическо-философских рукописях» он пишет: «филантропия атеизма первоначально есть лишь философская, абстрактная филантропия, тогда как филантропия коммунизма сразу же является реальной и нацелена непосредственно на действие». Философский атеизм, следовательно, является идеологией просвещенной буржуазии, которая испытывает потребность освободить экономику от пут религии, не посягая на общественных порядок. Свое наиболее очевидное выражение он находит в позитивизме и культе прогресса.

Полемика Маркса против Бруно Бауэра стоила Марксу того, что уже в наши дни против него был открыт дурно пахнущий и несправедливый процесс. Легенда о Марксе-антисемите утвердилась в словаре традиционных мнений. Но, на самом деле, все эти обвинения свидетельствуют о грубом анахронизме. Расовый антисемитизм стал бурно развиваться во второй половине XIX века параллельно с колониальным расизмом, эмблемами которого можно считать теории Гобино, Чемберлена или социальный дарвинизм. Согласно «Историческому словарю французского языка», термин «антисемитизм» появляется лишь в 1879 году. До этого речь могла идти о религиозном антииудаизме, вскормленном библейским мифом. Конечно, два этих регистра могут смешиваться и перекрываться друг с другом. Что касается «сродства» евреев и денег, упоминаемого в тексте Маркса, для его эпохи это обычная литературная банальность, встречающаяся не только у таких памфлетистов, как Туссенель или Бакунин, но и у писателей – Бальзака («Банкирский дом Нусингена»), позже у Золя, а также у таких авторов еврейского происхождения, как Генрих Гейне или Моисей Гесс. А еще позже – в «Давиде Гольдере» Ирен Немировски.

Что же до Маркса, хотя его, воодушевленного универсализмом, раздражает мифология избранного народа и партикуляризм отдельного сообщества, он все равно поддерживает движение евреев в Кельне за гражданские права. В письме Руге (март 1843 г.) он рассказывает о том, как согласился составить петицию в защиту этих прав: «Только что пришел ко мне старшина местной еврейской общины и попросил составить петицию ландтагу в пользу евреев, – я это сделаю. Как мне ни противна израильская вера, но взгляд Бауэра кажется мне все же слишком абстрактным. Надо пробить в христианском государстве столько брешей, сколько возможно, и провести туда контрабандой столько рационального, сколько это в наших силах». Нисколько не противореча тезисам статьи «К еврейскому вопросу», написанной спустя несколько недель, этот жест, напротив, является ее практической иллюстрацией. Речь идет о том, чтобы «эмансипировать государство от иудейства, от христианства, от религии вообще», то есть отделить светское государство от церкви, эмансипируясь от государственной религии, сделать так, чтобы государство не проповедовало никакой религии, а представлялось именно тем, что оно есть. Нельзя думать, что человек, раз он «добился религиозной свободы», тем самым уже освобожден от религии, от собственности, от профессионального эгоизма. Иначе говоря, Маркс, ни в коем случае не являясь светским фундаменталистом, который пытался бы сделать из атеизма новую государственную религию, в вопросе свободы вероисповедания оставался либералом в старом смысле этого слова, то есть ярым защитником публичных свобод.

Когда через много лет, в 1876 году, во время лечения в Карлсбаде, он встретился с Генрихом Грецем, первопроходцем иудаистических исследований, начавшим работать еще в 1840 годах, автором «Истории еврейского народа» и сторонником дезассимиляции, у них завязались весьма теплые отношения. В знак взаимного уважения они посвящают друг другу свои работы. Поэтому Маркс очень далек от какого-нибудь Прудона, который желает закрыть все синагоги и отстаивает массовую депортацию евреев в Азию, а также от предвестников расового антисемитизма, которому суждено будет стать, если говорить словами германского социалиста Августа Бебеля, «социализмом дураков».