Валентин Булгаков - В споре с Толстым. На весах жизни

Именно в годы вынужденной эмиграции Булгаков начинает работать над двумя рукописями, которые являются предметом нашего исследования. Это монументальный труд воспоминаний «Как прожита жизнь», который уже частично опубликован нами, как упоминалось выше, и философская работа «В споре с Толстым: На весах жизни» 3, которая предлагается читателю и ученым для дальнейшего, более исчерпывающего анализа. Булгаков работал над этой рукописью с 1932 по 1964 год.

В первой главе «Нерушимое» он (отчасти, вероятно, надеясь опубликовать книгу и отдавая должное советской идеологии, но, несомненно, и в качестве отражения собственных раздумий) действительно спорит со многими важнейшими идеями своего учителя. Вот как он оправдывает свою позицию: «Книга эта возникла в результате долгого внутреннего спора со Львом Толстым-мыслителем, влияние которого глубоко было пережито автором. Оно не изжито им и теперь; то благотворное, что было в этом влиянии, остается. Пути души увели, однако, автора от одностороннего спиритуализма и индивидуализма к более реалистическому, а в то же время и более гармоническому, «приемлющему мир», общественному жизнепониманию» 4.

Эту работу, как, впрочем, и его предыдущие труды, отличает присущая автору объективность суждений. В то же время она свидетельствует о его постепенном отходе от наиболее радикальных положений мировоззрения Толстого, которые иногда, даже в молодые годы, вызывали у него сомнения. Особенно скептически относился Булгаков к преувеличению необходимости духовного самосовершенствования и акцентированию этой стороны жизни в ущерб материальным потребностям человека. Такая позиция виделась Булгакову как прискорбный отрыв личности от твердых земных корней. Он оспаривал высказывавшееся порой Толстым утверждение, что зло заключается лишь в самом человеке, придерживаясь мнения, что следует уделять более серьезное внимание негативной роли проблем, наблюдаемых в социальной сфере и в сфере общественного устройства. В противоположность Толстому Булгаков считал, что роль государства – пресекать порочные действия членов социума, признавал реальную опасность анархии.

Булгакова влекло к Толстому, которого он трактовал скорее как религиозного писателя, а не как резонерствующего моралиста. Учение Толстого он находил разумным, свободным от шелухи неправдоподобного чудотворчества, «необычайно стройным и последовательным». В главе «Нерушимое» («В споре с Толстым: На весах жизни»), незадолго до своей смерти, он бросит ретроспективный взгляд на свое прежнее мировосприятие и на дарованное ему Толстым избавление от разочарованности и нравственной растерянности: «…в детстве – чистая православная вера, в 15–16 лет, до поступления в университет, полоса безверия, в университете – увлечение философией, не принесшей удовлетворения душе». «Обманутый в своих ожиданиях и официальной религией, я был как человек, брошенный на дно пропасти, перед которым убрали сначала одну, а потом и другую лестницу, сулившую ему надежду на спасение, и которому оставалось только впасть в полное отчаяние. Из этого положения вывел меня Л. Н. Толстой, показавший мне новый путь: путь религии разумной, религии, отказавшейся от суеверия, от всяких произвольных метафизических построений, от обожествления Иисуса, от храмов, обрядности, церковной организации и всякого культа. И отойдя сейчас во многом от Толстого, я этого основного пути – разумно-религиозного пути – не покидаю до сих пор» 5.

Булгаков приводит толстовское высказывание, которое считает самым точным определением религии: «Религия есть такое согласное с разумом и знаниями человека отношение его к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его с этой бесконечностью и руководит его поступками» 6.

Во второй главе «Дух и материя» Булгаков спорит с Толстым, отрицавшим материальную сторону жизни. «Соглашаясь с Л. Н. Толстым в определении религиозной стороны жизни, – пишет Булгаков, – я расхожусь с ним по целому ряду вопросов как личного, так и общественно-государственного и культурного строительства.

Корни расхождений уходят в различную оценку значения и взаимоотношений духовной и материальной стороны человеческой личности, человеческого существования».

И далее: «Можно требовать напряжения духа и преобладания его над телесным началом в нашей жизни, но нельзя утверждать, как это делают Л. Н. Толстой, его последователь философ П. П. Николаев и др., что существует только духовное (!), а телесное является едва ли не плодом лишь нашего воображения.

Во всем этом есть не только какое-то неуважение к человеку, но и к существующему независимо от нашей воли мировому порядку. В этом есть также упорная и систематическая, хотя, может быть, не столько безнравственная, сколько болезненная ложь самому себе: воспитание себя в таком духе, чтобы уметь видеть – и не видеть, – видеть и не видеть того, что ясно каждому мальчику: что духовная жизнь в нас развивается в постоянной взаимозависимости с телесной и что мы – не только духовные, но и телесные существа» 7.

Булгаков настаивает на том, что духовное и телесное в природе всего живого не существуют отдельно одно от другого. Они представляют только разные стороны одного и того же явления… Нельзя воспитывать духовное, пренебрегая телесным. И наоборот. Только гармоническое развитие духовного и телесного дает идеальное воплощение человека.

В главе «Нормы совершенствования» Булгаков спорит как с теми, кто считает, что «зло скрывается не в человеке, а в обществе», так и с теми, которые, как Толстой и церковь, уверены, что «зло скрывается не в обществе, а в человеке». Он утверждает, что зло присутствует как в обществе, так и в человеке, и нашей обязанностью является заниматься и личным самосовершенствованием, и последовательной борьбой с общественным злом. «Нельзя не поддержать толстовских призывов к самосовершенствованию, – говорит Булгаков, – но нельзя тут же не оговориться, что неверен был взгляд самого Толстого на самосовершенствование как на единое средство, единый путь достижения лучшей жизни для всего общества, путь, освобождающий человека от обязанности участия в общекультурной, государственной и общественной жизни, борьбе и работе. Участие это неизбежно» 8. Далее Булгаков возражает Толстому по поводу границ и конечных целей самосовершенствования: «Захваченный спиритуализмом и ненавистью к плоти, Л. Н. Толстой-философ присовокупил к заповеди о самосовершенствовании своеобразное учение о стремлении к так называемому недостижимому идеалу. Учения этого я не разделяю. Более того, я считаю его скорее препятствием, чем помощью в деле самосовершенствования, поскольку оно отрывает человека от конкретной почвы и весь вопрос о самосовершенствовании переносит из практической в отвлеченную, рассудочную область» 9.