Павел Гуревич - Основы философии

Если философия – не наука, а философствование представляет собой глубинное личностное творчество, то не следует ли философию сравнить с искусством? К такой мысли подталкивает тот факт, что некоторые философские сочинения изложены художественным языком. Это можно сказать, например, о философской поэме древнеримского философа Тита Лукреция Кара (ок. 99–55 до н. э.) «О природе вещей», который рассуждал:

Гераклит также писал образным афористичным языком. Неоспоримыми художественными достоинствами обладают сочинения многих великих философов. Но и выдающиеся поэты, писатели тоже оказывались мудрецами. Скажем, «Божественная комедия» Данте Алигьери (1265–1321) – прекрасное поэтическое творение. В ней зашифрован глубинный философский смысл, отражающий не только средневековый образ мышления. То же можно сказать и о поэтических произведениях Гёте.

Размышляя о том, откуда философская антропология может брать необходимый ей материал, Иммануил Кант (1724–1804) пришел к выводу – из всемирной истории, биографий, пьес, романов. Он писал: «… хотя пьесы и романы основаны, по существу, не на опыте и истине, а на вымысле, и здесь разрешено, подобно тому, как это происходит в сновидениях, преувеличивать черты характеров и ситуации, в которых оказываются люди, следовательно, эти вспомогательные средства как будто не дают никаких сведений о человеке, тем не менее характеры взяты по своим основным чертам из наблюдения за действительным поведением людей. И хотя они по своей степени преувеличены, по качеству они все-таки соответствуют человеческой природе» [42] Кант И. Собр. соч. В 8 т. Т. 7. М., 1994. С. 140–141. .

Близость философии и искусства несомненна. Некоторые мыслители вообще считали, что философия предельно близка искусству. Шопенгауэр, к примеру, высшим из искусств признавал музыку, поскольку она имеет своей целью не воспроизведение идей, а непосредственное отражение самой «мировой воли». Это может показаться странным. Ведь в музыке есть жизненное содержание. Но немецкий философ считал, что «мировое начало» (в его философии – начало мира, его вечный импульс) не нуждается в благословении разума.

«Композитор раскрывает сокровеннейшее существо мира, – подчеркивал Шопенгауэр, – и высказывает глубочайшую мудрость на языке, которого его разум не понимает; как магнетическая ясновидящая дает разгадки вещей, о которых она наяву не имеет понятия» [43] Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Собр. соч. Т. 1. М., 1882. С. 318. . И далее: «Всюду музыка выражает только квинтэссенцию жизни и ее событий, никак не их самих… именно эта исключительно ей свойственная общность, при точнейшей определенности, сообщает ей то высокое достоинство, которым она владеет как панацея от всех наших страданий. Если таким образом музыка слишком старается приладиться к словам и событиям, то она силится говорить языком, который не есть ее собственный» [44] Там же. .

Шопенгауэр называл мир воплощенной музыкой. Смысл же философии он видел отнюдь не в развертывании мышления как движения отвлеченных понятий. Напротив, немецкий философ полагал: кто дает верное и полное определение музыки, тот правильно выразит и сущность философии. Философия и искусство представляют собой субъективное личностное творчество, этим они близки друг другу. Однако различие все-таки очевидно. Философия мыслит в идеях и понятиях, искусство реализуется в образах.

Наше мышление станет намного продуктивнее, если, рассматривая приключения идей, мы будем четко осознавать, каков жанр того или иного утверждения. Иначе говоря, следует различать философское умозрение, научную идею, религиозное откровение, мистическую интуицию, художественное вдохновение. В этих разграничениях – одно из достижений современной мысли. Читая книгу, следует думать о том, в каком жанре представлены идеи, рожденные автором. Не переступайте пределы этих жанров. Не переносите законы одного жанра на другой. Особенно осторожно судите о философии. Ведь она, как уже говорилось, является уникальным, специфическим способом освоения жизни.

Означает ли специфика, уникальность каждой области духа их автономное существование, пребывание в своем отдельном мирке? Нет, не означает. Более того, миры перекликаются, аукаются. Наука подсказывает философии новые мыслительные ходы. Философия рождает такие парадоксы, которые ведут к научным открытиям. Религия привлекает философию метафизической глубиной. Мистика прокладывает путь к интуиции и прозрению. Искусство помогает философии постигать тайны собственного вдохновения.

В истории постоянно происходит перекличка идей. Вспомним идею философа Федорова о воскрешении людей. Его оппоненты, как мы уже говорили, отмечали ненаучность такого предложения: нельзя поднять мертвого из гроба, невозможно облечь кости плотью. Но это с точки зрения земных представлений. А вот религия утверждает, что такое не только реально, а обязательно произойдет перед Божьим судом. Правда, благодаря божественной воле и могуществу.

Наука тоже значительно расширяет наши представления на эту тему. Современные теоретические изыскания свидетельствуют о том, что в ядре клетки в концентрированном виде сосредоточена вся информация о живом организме. По тончайшей структуре клеточного ядра, взятого, допустим, из мумии, можно воспроизвести, к примеру, древнеегипетского фараона Тутанхамона. Теперь многие ученые считают, что воскрешение человека предполагает не восстановление истлевшего тела, а воссоздание его из сохранившейся клетки, которая является хранителем ценнейшей информации о человеке как уникуме. Выходит, философская идея Федорова при всей своей абстрактности в принципе может оказаться реализуемой.

А если мы откажемся от нашего научного скепсиса и внимательно прочитаем книги Федорова, то увидим, что он предполагал наличие информации о предках во всем околоземном пространстве. Отсюда недалеко и до так называемого информационного поля, помнящего буквально все. И воскрешение, оказывается, должно быть не в наших телах, а в эфирных, и не на Земле, а во всем бесконечном космосе, где эти преображенные существа, способные к автофагии – потреблению чистой энергии, будут существовать вечно, обретая бесконечную мудрость и совершенство. Нет, не так-то прост наш «наивный» мудрец. И сколько прозрений! Почему же это оказалось возможным?