Павел Буланже - Жизнь и учение Конфуция

Еще более поразительным является его разговор с другим учеником, записанный в «Семейных сказаниях». Цзы Гун спрашивал его: «Имеют ли представление мертвые о нашем служении им или же они не имеют никакого представления?» Учитель отвечал: «Если бы я сказал, что мертвые имеют такое представление, то я боюсь, преданные сыны и сознающие свои обязанности внуки претерпели бы известный вред, платя последний долг тем, кто от них уходит. Если бы я сказал, что мертвые не имеют такого представления, то я боюсь, как бы не особенно любящие сыновья не покидали своих родителей без погребения. Вам незачем стремиться узнать, имеют ли об этом представление мертвые или нет. Решительно нет для этого никакой неотлагательной необходимости. Каждый из вас узнает это, поскольку возможно, для себя».

Из того, что Конфуций говорил своим ученикам, что у него не было ничего тайного от них («Разговоры», 7: 23), из того, как он всегда твердо избегал обсуждения этих вопросов, мы должны заключить, что на этот счет у него было совершенно ясное представление о ненужности обсуждения их. Вот в чем, по словам Конфуция, заключалась мудрость. «С полной искренностью исполнять долг свой по отношению к людям, а когда коснется дела духовных существ, то держаться подальше от них, – вот что может быть названо мудростью» («Разговоры», 6: 20). Конфуцию ставят в упрек, что, вместо того чтобы пользоваться фразеологией древних мудрецов, он дал повод последователям его отождествлять Бога с принципом разума или с естеством природы. Таким образом, в конце концов это будто бы привело к тому, что последователи Конфуция отрицают существование духов, а при объяснении своего служения предкам они говорят, что это только внешняя форма, что это только способ выражения того сыновнего благочестия, которое они признают, и продолжение этого выражения благочестия тогда, когда родители ушли от детей. Таким заключениям, однако, противоречат слова самого Конфуция.

«Я требую, – говорит Конфуций в другом месте, только того, чего должно требовать от людей. Учение мое не что иное, как учение, которое преподали и оставили нам древние; к учению этому я ничего не прибавляю, ничего от него не отнимаю, но передаю его в первоначальной чистоте. Учение это неизменно – само небо автор его; я сам уподобляюсь тому земледельцу, который кладет зерна в землю и поливает ее, но который сам по себе не имеет силы заставить посев пустить ростки и принять формы растений иного рода».

Но обновляя древний закон, Конфуций имел, конечно, обширное поле для проявления своих индивидуальных воззрений. Буква завета темна, ее можно толковать и так, и иначе. Если философ придавал тому или другому тексту известный смысл, то это всего чаще должно было зависеть от его собственных убеждений, а последние вытекали из его коренного, общего миросозерцания, сложившегося на почве известных душевных качеств, под влиянием многообразно добытых сведений и жизненного опыта. «Неужели, – заметил однажды Конфуций своему ученику, – ты думаешь, что я держу в памяти весь материал моей громадной учености? Нет, я все свел к одному принципу».

Что касается призвания своего, то Конфуций считал себя как бы посланником неба, как бы исполнителем небесной воли: «Нет более «Вэнь-вана», – говорил он, – не я ли только могу преподать учение о пути? Если бы небу было угодно погубить учение, то продолжатели Вэнь-вана не имели бы возможности поддержать последнее».

Так же точно следует упомянуть о несправедливом и пристрастном отношении к Конфуцию его английского переводчика[7] и нашего русского ученого Васильева относительно учения Конфуция об обязанностях человека к себе самому. Эти ученые свое неодобрение и несочувствие к Конфуцию объясняли между прочим тем, что он будто бы не придавал никакого значения взглядам человека на отношения к своей собственной нравственной природе, а главным образом останавливался на правительстве и на способах управления народом. При самом поверхностном чтении тех двух китайских классических книг, которые здесь прилагаются, читатель увидит, что это несправедливо и что как та, так и другая трактуют о законах духовной жизни каждого человека. Вот что между прочим говорит Конфуций.

Если в самом человеке заключается семя истинных познаний, то неужели семя это оставалось в человечестве (по крайней мере в Китае) непрозябшим до времен Конфуция? «Нет, – отвечает философ, – я (постоянно говорил он окружающим) не учу вас ничему, чего бы вы не могли знать сами, если бы правильно пользовались способностями своего разума. Нет ничего естественнее, ничего проще тех нравственных принципов, которые я вам внушаю. Все то, что я вам говорю, наши древние мудрецы раньше нас применяли на деле, и это применение, которое в века минувшие было общераспространенным, сводится, во-первых, к соблюдению трех основных законов отношений: между государем и подданными, между родителями и детьми, между мужем и женой; во-вторых, к исполнению пяти главнейших добродетелей: человеколюбия, справедливости, твердости относительно установленных обрядов, прямоты сердца, верности».

Но правда и то, что Конфуции вместе с этим постоянно трактовал о задачах управления народом. Китайская жизнь уложилась в такие устои, что это является вполне естественным. Как говорится в другом месте, китайское государство представляет собой совокупность нескольких королевств или провинций, группирующих несколько уездов, волостей; последние же состоят из семей. Семья управляется совершенно самостоятельно, как это ни странно может для нас звучать. У тайцев, при их почитании родителей и старших, старший в семье является естественным представителем семьи и в политическом отношении и первым управителем и администратором всех семейных дел.

Управление государством совершенно аналогично управлению семьей с той только разницей, что государство представляет собой гораздо большее сочетание единиц, чем семья. Говоря об обязанностях человека к человеку, Конфуций не мог не коснуться отношений семейных; коснувшись же последних, он не мог не сказать об отношениях государственных.

Отношение главы семьи к остальным ее членам совершенно подобно отношению главы государства ко всем подданным. Поэтому у Конфуция является учение об управлении государством. Учение это настолько просто и ясно, настолько доступно пониманию всякого и настолько обязанности государя связаны с обязанностями главы семьи и каждого ее члена, что невозможно представить себе какой-нибудь исключительности этого учения. Оно необходимо для всех. Законы жизни одинаково обязательны как для высших, так и для низших, для управляющих и для управляемых, для царей и для подданных, только отношения между ними и основы для правильного течения жизни несколько иные. Так, например, «между отцом и сыном должна быть любовь, между государем и министром должна быть праведность, между мужем и женой – внимание к их отдельным обязанностям, между стариком и молодым – порядок, между друзьями – верность», – говорит Менций.