Виктория Радишевская - Синтез двух систем познания академика Раушенбаха

В какой-то момент Раушенбах стал говорить о том, что «даже при решении математических задач нередко решающую роль может играть внелогическая компонента, способность подсознательно производить гармонизацию хаотической массы впечатлений»… Это был уже серьезный шаг в сторону от математического панметодизма.

Раушенбаху представлялось, что идеал целостной деятельности осуществляется в равноправном взаимодействии «обоих полушарий». Классический пример такого типа творчества он видит у Леонардо да Винчи. И вполне открыто говорит об ущербности человека одностороннего, рационалистически настроенного.

Здесь, в идеале целостной деятельности, заключается его, может быть и несознаваемая, близость со славянофилами, с князем В.Ф. Одоевским. Проявляется эта связь и в отношении Б.В. Раушенбаха к Западу. «Западный мир, – утверждает он без всяких экивоков, – очень заинтересован, чтобы мы оказались на периферии мировой цивилизации…»

О том, что внутренняя работа Б.В. Раушенбаха вела его к постепенной «переоценке ценностей», к убеждению, что у рационального миропознания, в том числе и математического, есть свои границы, свидетельствуют и следующие строки: «Когда-то я полагал, что только точные науки занимаются делом. Но эти науки никогда не дадут объяснения феномену человека, неписаным законам, по которым он живет, и сопряженным с ними этическим понятиям – справедливости, совести, умению прощать…» Итак, «точные науки» в области философской антропологии ничего внятного сказать не могут. Раушенбах даже сформулирует, почти языком классического немецкого идеализма, каким является центральное понятие науки о человеке. «Устройство Вселенной, – пишет он, – кое-как объясняют, происхождение жизни – пытаются, а природу сознания нельзя объяснить. Суть же человека, прежде всего, его сознание».

Именно об этом в конце XIX века русский богослов В.И. Несмелов написал двухтомный труд «Наука о человеке». Б.В. Раушенбах и здесь продвигается в основной парадигме русской религиозно-философской мысли. Он четко сознавал, что «у робота нет совести», а человеком может быть только тот, кто совесть свою постоянно испытывает, вопрошает. Со-знание и со-ведение (совесть) в латинском языке вообще обозначаются одним словом – conscientia.

Раушенбах, по-видимому, уже в 1980-х годах понял на примере многих близких ему ученых, что внутренние поиски религиозных основ жизни, «испытания совести», не находятся в прямой связи с участием в общественном богослужении. И он отстаивает право на «внутреннюю веру», о которой много было сказано и русскими мыслителями, даже такими разными, как П.Я. Чаадаев и И.В. Киреевский. Ведь личная вера, порой конфессионально совершенно неопределенная, вполне закономерное явление в обществе, переживающем «болезненный процесс возвращения к Исходному».

По той же причине он еще в начале «космической эры» публично выражал симпатии духовенству как представителям «гонимой Церкви». Известный дуализм личной веры и религиозно-общественной жизни Б.В. Раушенбах считал социально неизбежным. Но сам напряженной внутренней работой старался его преодолеть.

Порой ему казалось, что Церковь «далеко не всегда реагирует на животрепещущие проблемы, волнующие народ», но в такие минуты он невольно отождествлял Церковь с клиром и как бы отделял себя от нее. Это были минуты сомнения. Раушенбах оставил их позади, когда засвидетельствовал в таинстве крещения свою веру в хранимую Церковью истину Православия.

Борис Викторович Раушенбах (1915–2001), столетие которого отмечается в 2015 году, был выдающимся ученым, одним из основоположников космонавтики, академиком АН СССР, академиком РАН, членом нескольких иностранных академий, лауреатом Ленинской и Демидовской премий. Он был многогранной личностью, обладал энциклопедическими знаниями, круг его интересов был невероятно широк: от физики до богословия. Имя Раушенбаха хорошо знают во всем мире, в основном потому, что он сфотографировал обратную сторону Луны и принимал деятельное участие в подготовке полета первого человека в космос. Его именем названа одна из малых планет Солнечной системы.

Но как один из основателей космонавтики, создавший научную школу космической навигации, еще в советское время вдруг обратился к духовным проблемам? Как от физики и математики можно перейти к богословию и искусствознанию? Неужели советскому ученому стало тесно в рамках материалистической картины мира?

Наверняка ему задавали эти вопросы, спрашивали, как совместима его религиозность с научным мировоззрением. Для многих его интересы были на грани чудачества: ученый-физик вдруг заинтересовался иконами! Но Раушенбах отвечал на это как философ: «Все чаще людям в голову приходит мысль: не назрел ли синтез двух систем познания, религиозной и научной? Хотя я не стал бы разделять религиозное и научное мировоззрение. Я бы взял шире – логическое, в том числе и научное, и внелогическое, куда входит не только религия, но и искусство – разные грани мировоззрения…»

Еще в 1960-х годах, занимаясь разработкой проблем, связанных с оптикой космических аппаратов, Раушенбах задумался над тем, как человеческий глаз, а точнее, человеческий мозг воспринимает пространство. Для наблюдения во время стыковки космических кораблей создаются специальные оптические приборы типа перископов и телекамер, которые, как известно, строят изображение по законам геометрической оптики, то есть в линейной перспективе. Но вот тут-то и возник у ученого вопрос: а можно ли доверять этим изображениям? Насколько точно они передают пространство? Ведь стыковка кораблей, происходящая в космосе, требует предельной точности!

А как видит пространство человеческий глаз? Как изображает пространство художник? Как человек изображал пространство на разных этапах своего развития? Посетив однажды Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублева, Раушенбах увлекся изучением принципов изображения пространства в иконе. Феномен иконы его интересовал чрезвычайно и именно в связи с особым изображением пространства. Ученый сразу же заметил, что древние иконописцы стремились показать пространство как можно полнее. При этом плоскость иконы не нивелирует пространство, а сжимает его. Принцип иконной перспективы получил название «обратной» по сравнению с линейной, потому что точка схода линий расположена не внутри изображения, а перед ним, где находится зритель, и все линии на изображении расходятся, как бы расширяя пространство образа. Предметы выстраиваются на передней линии и изображаются даже с тех сторон, которые обычно человеческий глаз не может видеть. Но на самом деле в иконе совмещается несколько перспективных планов и изображение показывается с разных точек зрения, что позволяет передать на плоскости многомерность духовного мира.