Александр Матяш - По обе стороны добра и зла. Трансцендентальная алхимия мифа

Я склоняюсь к тому, чтобы использовать в анализе мифа принцип Оккама 67: не следует преумножать количество сущностей сверх необходимого. Вселение дьявола в змея – нарушение этого принципа, необходимое церкви лишь для того, чтобы полностью перечеркнуть хтоническую часть мифа. Это и понятно: Господь не должен быть злым и несправедливым.

Но… – без учета хтонической части мифа не происходит алхимии! Целые пласты мифа выпадают и перестают быть понятными. Накладки, нестыковки и вытеснение темной стороны мифа, с одной стороны, делают его восприятие плоским и поверхностным, а с другой стороны, не позволяют осуществить его трансценденцию*. Хтоническая часть мифа должна быть обнаружена и проработана. Это не значит, что ее, вслед за Ницше нужно выпячивать. Ницше нравилось эпатировать публику, чего он и добился, но он не увидел главного – того, что пришествие Христа и христианская теодицея являются прямым продолжением синтеза с этой хтонической частью мифа. Он не увидел его алхимичности и амбивалентности, хотя ему и казалось, что он совершил Бог весть какое открытие.

Элементы алхимии (слияния добра и зла) как будто бы даже присутствовали, потому что злые силы все-таки служат силам добра («Я часть той силы, что вечно хочет зла, но вынуждена служить добру» 68), но при этом окончательной интеграции все-таки не происходило. Не осознавались главные смысловые составляющие – неслучайность падения, его необходимость, его алхимичность – этого осознания не происходило, а потому не было и принятия. А без принятия невозможно постижение той глубины смысла, которую мы сейчас вскрываем. Эта глубина включает понимание того, что изгнание из рая и вся последующая история человечества возникли не потому, что Адам с Евой познали добро и зло, а потому, что они его познали не до конца . Таким образом, причина изгнания и страдания полностью противоположна общепризнанной (как среди рядовых христиан, так и среди богословов), а стало быть, прямо противоположными должны быть и следствия. Любовь Бога к нам, Его благость и промысел заключаются не в том, чтобы человек беззаботно и инфантильно наслаждался жизнью, испытывая постоянное счастье, но также и не в том, чтобы он жил в парализующем всякие внутренние движения страхе Божьего Гнева, боясь нарушить многочисленные запреты, а в том, чтобы дать ему возможность расти и развиваться, преодолевая расщепленность и внутри и снаружи, взращивая в себе внутреннюю целостность и свободу (вот в чем главное отличие от доалхимического восприятия мифа), а уже через нее, и только через нее – блаженство единства со всем мирозданием. Развитие как подготовка души для бытия в ином статусе – послесмертном – заложено в православии. В иудаизме, несмотря на некоторую специфику представлений о посмертном бытии (которое в основном мыслится как воскресение из мертвых, более буквально, чем в православии), такой подготовке также уделяется большое внимание. И Бог, как жаждущий от нас какого-то совершенствования, все-таки мыслится – а это уже появление алхимического принципа и начало его становления.

Таким образом, если попытаться охватить единым взглядом и сам миф, и различные версии и уровни его интеграции и понимания, можно прийти к удивительному выводу: миф полностью воспроизводит структуру падшего человеческого сознания – вот самая главная его глубинная особенность. Причем в данном случае и сам миф и его интерпретации неотделимы друг от друга – ибо миф провоцирует именно такие интерпретации у именно таких уровней сознания, подобно змею обнаруживая в этих толкованиях их собственную латентную расщепленность. У обыденного сознания, базово обремененного комплексом вины, эдемская ситуация не может вызвать ничего, кроме как его (комплекса) активизации и инспирируемого им же сожаления, в рамках которого алхимической компоненте нет и не может быть места. При таком положении дел оно не может обойтись без расщепления на сознательную и бессознательную составляющие, которые связаны между собой и которые находятся в состоянии нарушенной целостности. В рамках этой нарушенной целостности Адам и Ева вызывают раздражение и досаду своей бестолковостью, змей вызывает ненависть и гнев своим иррациональным (в рамках демонической проекции) стремлением причинять зло, Господь поражает своей суровостью и безжалостностью (тоже в рамках проекции, но на сей раз тиранической). В целом с такой позиции вся история воспринимается как иррациональная и жестокая («злая сказка»), при этом привнесение этой иррациональности из бессознательного ее читателем даже близко не допускается. Эмоции также делятся на допустимые и недопускаемые (змея клеймим, поскольку в него вселился Сатана, Господь… э-э-э… ну, в общем, сами виноваты, и т.д.). В итоге получается густой замес из чувства вины, вытесненной (и невытесненной) агрессии и свирепствующей цензуры суперэговых фильтров 69. Будучи вроде как реакцией на миф, этот замес, как ни странно 70, отражает саму структуру падшего сознания, в силу такого распределения болевых точек в мифе, что идеально очерчивают его (падшего сознания) контуры. И в этом также заключается гениальность этого мифа 71. Для того, чтобы преодолеть эту самую структуру падшего сознания, необходимо сначала извлечь из мифа проекции на него (для последующей интеграции с ними), после чего становится возможным извлечение из бессознательного вытесненных содержаний, как психических, так и мифологемных. Обе части (амбивалентно – и воспринимающего сознания, и воспринимаемого мифа) – осознаваемая, фиксируемая и отторгаемая, отрицаемая – должны между собой объединиться для того, чтобы родилась новая целостность. И это является самым глубоким уровнем психологического смысла анализируемого нами мифа, наделяющего его алхимическими особенностями и свойствами.

Миф точно так же, как человеческое сознание, с одной стороны, обладает расщепленностью, с другой стороны, способностью как эту расщепленность в его восприятии наращивать, так и преодолевать ее в синтезе – через принятие отторгнутых, вытесненных частей и интеграцию с ними. Отторгаемое содержание мифа предопределяет (именно в силу непринятия) все последующие культурологические тенденции в перекосах развития как иудаизма, так и религий Книги, изошедших из него; однако в той же степени оно предопределяет и тот алхимический синтез, который в дальнейшем становится возможным, и оказывается способным преодолеть эти культурологические тенденции, несущие ответственность за однобокость и ограниченность авраамических религий и всей культуры, основанной на иудаизме. Это преодоление происходит в процессе алхимического слияния наконец-то осознанного хтонического содержания мифа, с его утверждавшейся солярной частью и их последующего синтеза, что, в свою очередь, создает условия для преодоления подпольного инфернального влияния мифа, основанного на дуализме как самого мифа, так и нашего способа восприятия. В результате мы приходим к тому принятию добра и зла, которое не есть равнодушие и к тому и к другому, а наоборот – является смиренным (то есть спокойным и мудрым) принятием своей падшей природы. А через это – к пониманию и принятию алхимической, преобразующей и воспитующей роли зла (через отрицание его внешней природы) 72, что в полноте своего постижения несет в себе возможность дальнейшего полного преодоления дуализма добра и зла и нашего, основанного на нем, дуалистичного восприятия.