Виктор Сиротин - Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории

В первые же годы в СССР была осуществлена с исторической, правовой и политической точки зрения абсурдная операция, в соответствии с которой каждая из республик в любое время (!) могла выйти из состава государства. Значит, СССР изначально не представлял из себя политически единое и исторически жизнеспособное тело[14], что подтвердилось в конце XX в.

I Мировая война посеяла в душах людей ужас, гнев и растерянность. Ценности европейского мира и самш «белой цивилизации» были поставлены под сомнение (напомню, идея народовластия, выпестываемая с конца XVIII в., привела к тому, что к 1919 г. в Европе были свергнуты все абсолютистские монархии , кроме испанской). Нечто чудовищное вклинилось в эволюционное бытие народов, ощутивших свою беспомощность перед технологическими монстрами, глобальными «интересами» крупных монополий, банков и зависимой от них политикой государств.

Лучшие умы, потрясённые античеловеческой сутью произошедшего, искали пути его преодоления. «Простой» народ начал осознавать свою тотальную зависимость от «мировых процессов», которую подчёркивала ничтожность отведённого ему во всём этом места… Неясные позывы к изменению положения дел обретали революционные черты. Всем, «вдруг», стало ясно: мир не может более базироваться на тех же основах! Общественность Европы подстегнули события в России, которую мировым кукловодам, говоря словами Бисмарка, «было не жалко». Однако «русская революция», на время вдохновив, образумила пролетариев других стран. Оказавшись близ черты, за которой не проглядывалось более эволюционное существование, народы почувствовали кровную необходимость настоять на своей самости. «Инстинкт национальности, из слепого становясь зрячим, переходя в сознание, переживается как некоторое глубинное, мистическое влечение к своему народу…», – писал об исподволь заявлявших о себе процессах философ Сергей Булгаков в 1910 г. Ближайшие события подтвердили: именно «зрячий инстинкт» лёг в основу исторических обстоятельств, которые привели к созданию режимов, выстроившихся на национальных приоритетах. В Италии – Муссолини, в Германии – Гитлера, в Испании – Франко, в Португалии – Салазара, и т. д. Те же тенденции наметились в Англии, Латинской Америке, Японии и даже в изначально «безнациональных» США.

Подобно грибу, пробивающему асфальт, тотально обозначила себя жизненная необходимость национальной идентификации, культурной целостности и политической самостоятельности народов (что, конечно же, входило в противоречие с законами набирающего обороты мирового Рынка, по своей природе не считающегося с духовными, национальными и нравственными приоритетами).

В противовес императиву не знающего границ рынка в короткий исторический период на уровне инстинкта была прочувствована ценность национального своеобразия, как мощного стимула исторического существования. В связи с этим наметился духовный и социальный подъём, в котором национальная составляющая играла решающую роль в судьбе народов, наций и государств. Произошло, носившее защитный характер, сплочение «всех» перед лицом невидимого врага. Только во внутреннем единстве народы видели спасение от яда материализма, индустриального закабаления и бездушия мировых дельцов. Только сжатое в кулак сопротивление внеэволюционным процессам способно было предотвратить повсеместное духовное и культурное разложение, спасая от этнокультурного размывания (отмечу: речь идёт не о степени истинности движения, а о его исторической правомерности). Расставить точки над «ί» в этот критический период могла только сильная национально мыслящая власть, время действия и полномочия которой ограничивались решением поставленных задач (отмечу: речь идёт не о степени истинности движения, а о его исторической правомерности). Словом, не волюнтаризм личностей привёл к фашизму, а исторически предопределенный концепт подвёл к идее, тождественной диктатуре[15]. Фашизм не был детищем XX в. и не родился, как о том говорят некоторые исследователи, в «Государстве» Платона или правлении Юлия Цезаря. Не будучи детищем политических умозрений и в существе своём не являясь идеологией, фашизм не ограничивается одной лишь политической (партийной) формой, ибо выражает состояние души народа, терпящего бедствие в государстве. И заявляет он о себе в первую очередь в тех странах, народы которых первыми почувствовали смрадное дыхание исторического небытия. Поскольку «знак беды» заявил о себе тотально, «фашистское» движение можно найти в любом государстве первой трети XIX в. ( Приложение I).Происходящее в «красной» России образумило часть западных приверженцев коммунизма. И в самом деле, – там, где национальное бытие поставлено вне закона , а на исконной религии поставлен крест, где поощряется «свобода» от духовной жизни и где разрушение нравственности и ценностей семьи идёт рука об руку с атеизмом, – не может существовать свободное общество! До европейской общественности докатилось эхо расстрелов православных иерархов и рядовых священников, которое заглушали взрывы русских храмов и «пулемётное» истребление коренного народа России. Бесы революции свирепствовали не только в СССР. В одной только Испании было разрушено более 20 тыс. храмов и монастырей, около 17 тыс. священников было убито и замучено! Диктатура Франко остановила беспредел. Опираясь на массовую поддержку народа, режимы искореняли мафию, сионистские и масонские организации. Была сведена к минимуму преступность и изгнаны плутократы, грабившие народы, среди которых они проживали. За всё это была уплачена немалая цена, но она соизмерима с искомыми результатами.

Любопытно, что изменившийся в Европе политический климат коснулся и СССР, о чём, по работе, знал шеф внешней разведки Германии бригаденфюрер Вальтер Шелленберг. В своих воспоминаниях («Лабиринт», 1952) он писал: «С 1929 г. Сталин дал указание германской коммунистической партии считать своим главным врагом не национал-социалистическую партию Титл ер а, а социал-демократов, с тем, чтобы поддержать германский национализм и противопоставить Германию западной буржуазии» (здесь и далее выделено мной. – В. С). Проводимая политика оставалась неизменной и в последующие годы. 26 июля 1939 г. немецкий дипломат К. Шнурре на дружеской встрече с советскими коллегами, выполняя инструкции министра иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентропа, подчёркивал: несмотря на разногласия, «имеется одна общая черта в идеологии Германии и Советского Союза: оппозиция к капиталистическим демократиям Запада». В том же году 14 августа фон Риббентроп в телеграмме немецкому послу в Москве фон Шулленбургу писал о той же «черте», называя её фактором, сближающим обе страны: «капиталистические демократии Запада являются неумолимыми врагами как Национал-Социалистической Германии, так и Советского Союза»[16]. Примечательно, что ту же линию проводили и лидеры коммунистов, побеждённой к тому времени Франции, Морис Торез и Шарль Дюкло.