Джозеф Кэмпбелл - Мифы для жизни

Давайте чуть более пристально рассмотрим библейский образ сада.

Его название, Эдем, на иврите означает «наслаждение, место наслаждения». Английское Paradise происходит от персидского пайри , «вокруг», и дайза , «стена», по сути означая «огороженное стеной место». Очевидно, что Эдем – окруженный стеной сад наслаждения, в центре которого стоит огромное дерево – точнее, два: древо познания добра и зла и древо вечной жизни. Кроме того, из сада – как из неиссякаемого источника – в четырех направлениях текут четыре реки, питающие мир. А когда наши прародители, съевшие плоды, были высланы прочь, у восточных ворот сада поставили херувимов, чтобы (как мы уже слышали) преградить путь к возвращению.

Этот образ Эдема – описывающий не какое-то географическое место, а панораму души – внутри нас. Однако наш разум не в состоянии войти в него и насладиться вкусом вечной жизни, поскольку мы уже вкусили знание добра и зла. По сути, именно знание выгнало нас из сада, изгнало из собственной сердцевины. В итоге мы судим обо всем в категориях знания и переживаем только добро и зло вместо вечной жизни, которая, поскольку огороженный сад заключен внутри нас, уже должна быть нашей, хотя даже не осознанна. Таким представляется смысл мифа, если трактовать его не как рассказ о доисторической эпохе, а как описание внутреннего, духовного состояния человека.

Теперь от этого библейского предания, пленившего Запад, перейдем к покорившему весь Восток индийскому сказанию о Будде, в котором тоже есть мифический образ древа вечной жизни, охраняемого вселяющими ужас стражниками. Именно под этим деревом сидел Сиддхартха, обратившись лицом на восток, когда пробудился к истинному пониманию своей собственной вечности, после чего стал известен как Будда , «Пробудившийся». В буддийской легенде есть и змея, но вместо отождествления со злом ее считают символом вечной энергии, наполняющей все живое на земле. Для змеи сбросить кожу – то же самое, что заново родиться, на Востоке ее уподобляют духу перевоплощения, который обретает новое тело и избавляется от старого, как человек надевает и снимает одежду. В индийской мифологии рассказывается об огромной кобре, удерживающей на своей голове плоскую, как стол, Землю: голова змеи, конечно же, находится по центру Земли, прямо под мировым древом. Согласно легенде о Будде, когда «Благословенный», достигнув всеведения, несколько дней продолжал сидеть, погрузившись в состояние полной медитации, он оказался в опасности из-за большой бури, разразившейся в мире вокруг него. Тогда эта громадная змея, поднявшаяся из недр, обвилась вокруг Будды, защищая, а голову его прикрыла своим капюшоном.

Таким образом, в одной из этих двух легенд о дереве помощь змеи отвергнута и само животное проклято, а в другой – принята. В обоих случаях змея как-то связана с деревом и явно насладилась его плодами, поскольку может сбросить кожу и жить по новой, но в библейском предании наших прародителей выгнали из сада с древом, а в буддистском – мы все еще желанные гости. Таким образом, дерево, под которым сидел Будда, соотносится со вторым древом Эдема, как уже было сказано, не географического, а психологического. В таком случае что мешает нам вернуться и усесться под деревом, подобно Будде? Кто такие или что такое те два херувима? Есть ли у буддистов представление о подобной паре?

Один из самых крупных буддистских центров в мире сегодня – священный город Нара, Япония, где в огромном храме хранится удивительная бронзовая статуя. Шестнадцатиметровый Будда сидит со скрещенными ногами на гигантском лотосе, подняв правую руку в жесте, говорящем: «Не бойся». Каждый приближающийся к территории этого храма проходит через ворота, которые охраняются, слева и справа, двумя гигантскими потрясающе грозными фигурами воинов, размахивающих мечами. Это буддистские двойники херувимов, поставленных Яхве у ворот сада. Однако тут нас не собираются запугивать и сдерживать. Страх смерти и желание жить, которые вызывают в нас эти грозящие стражники, следует оставить позади, проходя между ними.

Иначе говоря, в представлении буддистов снаружи сада нас удерживает не подозрительность или гнев какого-то бога, а собственная инстинктивная привязанность к тому, что мы принимаем за настоящую жизнь. Наши чувства, направленные наружу, в мир пространства и времени, привязали нас к этому миру и бренным оболочкам. Мы не желаем бросать то, что считаем благами и удовольствиями материальной жизни, и привязанность к ним – важное обстоятельство, значимое условие или препятствие, удерживающее нас вне сада. Она и только она мешает нам увидеть внутри себя то бессмертное вселенское сознание, для которого наши физические ощущения, обращенные наружу, являются всего лишь проводниками.

Согласно этой доктрине, не нужен никакой херувим со сверкающим мечом, чтобы не дать нам войти в собственный внутренний сад. Мы сами не пускаем себя туда из-за жадного интереса к преходящим внешним аспектам как своей личности, так и всего окружающего. Таким образом, проход через охраняемые ворота символизирует наш отказ и от такого знакомого мира, и от привычного образа себя: от данных нам лишь в ощущениях вещей, на наших глазах зарождающихся и погибающих, определяемых как добро или зло и, следовательно, рассматриваемых с желанием и страхом. У одного из двух больших буддистских херувимов рот открыт, у другого закрыт – как мне сказали, в знак того, что в этом бренном мире мы всегда познаем все в категориях пары противоположностей. Проходя между ними, мы должны оставить такое мышление.

Но разве, в конце концов, не в этом же урок библейской истории? Ева и затем Адам съели плод познания добра и зла, иначе говоря, пары противоположностей, тут же осознали себя отличающимися друг от друга и устыдились. Поэтому Бог не более чем подтвердил уже свершившееся, когда выгнал их из сада познать муки смерти, рождения и тяжелого труда ради пропитания в этом мире. Более того, теперь они узнали самого Бога как совершенно «другого», гневного и угрожающего, а херувимы у ворот стали метафорами нового опыта – теперь их собственного – познания и Бога и самих себя. Но, как нам говорит то же библейское предание, на самом деле бессмертие все еще было доступно Адаму: «И теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно». Христианский образ распятого Спасителя в точности определяет, что нам надлежит делать. Учат, что Христос вернул человеку бессмертие. На всем протяжении Средних веков его крест приравнивался к дереву вечной жизни, и плодом этого древа был сам распятый Спаситель, предложивший, чтобы его плоть и кровь стали нам «истинно пищей» и «истинно питием». Он сам, так сказать, смело шагнул прямо сквозь охраняемые ворота без страха перед херувимом и вращающимся пламенным мечом. Как Будда пятью столетиями раньше оставил позади все эгоистичные желания и страхи, чтобы прийти к познанию себя как чистой вечной Пустоты, так и западный Спаситель оставил свое тело пригвожденным к дереву и чистым духом отправился на искупление – воссоединение – с Отцом, чтобы мы могли последовать за ним.