Владислав Сурков - Тексты 97-07

Конечно, тонкие ценители обнаружат существенную разницу между вселенской бюрократией, всемирным халифатом и всеядной мафией. Но любая чрезмерная централизация материальных средств тотального контроля и уничтожения, тотального производства и потребления, тотального манипулирования и коррупции формирует тотальную (тоталитарную) власть. А значит – непоправимую несправедливость и несвободу. Что крайне нежелательно в любой отдельно взятой стране и абсолютно неприемлемо в глобальном масштабе.

Сохраняя демократический порядок (целостность многообразия) в нашей стране, ее граждане способны ради защиты собственных прав и доходов участвовать в поддержании баланса многообразия в мире.

Навсегда расставшись с гегемонистскими претензиями, не дать обзавестись ими кому бы то ни было. Быть на стороне сообщества суверенных демократий (и свободного рынка) – против каких бы то ни было глобальных диктатур (и монополий).

Сделать национальный суверенитет фактором справедливой глобализации и демократизации международных отношений.

В таком деле есть и прагматизм, и романтика. Найдутся союзники и противники. И – может заключаться миссия.

Военно-полицейский аспект национальной самостоятельности, в той или иной мере присущий всем государствам, в российском случае слишком часто проявлялся сверх всякой меры, принимая крайние формы изоляционизма и неистового администрирования. Понимание же суверенитета как свободы и конкурентоспособности открытого общества только начинает складываться, отсюда – актуализация темы.

Демократия наша – фактически ровесница века, свежий продукт трагической трансформации через царизм, социализм, олигархию. Дело для многих все еще непривычное, поскольку никогда прежде наше государство не отличалось щепетильным отношением к гражданским правам.

Поддерживать суверенитет без ущерба для демократии и быть открытыми, не теряя идентичности, – задача для начинающих нетривиальная.

И вот, несмотря на то что прилагательные теперь под подозрением, ударение может быть поставлено: суверенная.

Некоторые подвижники коммерческой философии, трудящиеся в специализированных «некоммерческих» и «неправительственных» организациях, пишут, что в наш век интеграции и взаимозависимости глупо цепляться за суверенитет. Вряд ли, впрочем, среди правительств-спонсоров подобных писаний найдется хоть одно, готовое у себя дома ликвидировать национальное законодательство, экономику, армию и самое себя.

В пример десуверенизации во имя всего наилучшего приводят Евросоюз. Забывая о заминке с евроконституцией (что, допустим, поправимо). И о том, что речь идет либо о становлении устойчивой ассоциации суверенных государств, либо (в самых смелых мечтах) о синтезе мультиэтнической евронации и ее, так сказать, всесоюзном суверенитете, какими бы политкорректными эвфемизмами он ни обозначался.

Для России жертвовать сегодня национальной свободой ради модных гипотез было бы так же безрассудно, как в свое время – ради карлмарксовых призраков. А расплачиваться ею за еду и одежду (и даже за «оборудование») – и безрассудно, и унизительно.

Суверенитет, будучи «полнотой и независимостью власти», не отменяется. Но – меняется его содержание вместе с манерой властвования. Образ государства, рассредоточенный из дворцов и крепостей по присутственным местам, избирательным участкам и телеэкранам, демократизируется.

Массовые действия являются в большей степени итогом обсуждения и убеждения, чем принуждения. Среди символов могущества все ярче выступают передовая наука, моральное преимущество, динамичная промышленность, справедливые законы, личная свобода, бытовой комфорт.

Основным ресурсом обеспечения суверенитета признается не просто обороно-, а комплексная конкурентоспособность. Которая обретается на воле, в открытом соревновании, никак не в бомбоубежище или теплице.

Наднациональные и межгосударственные структуры разрастаются отнюдь не в ущерб «полноте и независимости». Им делегируется не власть, как мерещится многим, а полномочия и функции. Право же делегировать (а значит, и отзывать), то есть собственно власть – остается национально-государственной.

Конечно, политическое творчество далеко не всех наций увенчивается обретением реального суверенитета. Многие страны и не ставят перед собой такую задачу, традиционно существуя под покровительством иных народов и периодически меняя покровителей. Размножение развлекательных «революций» и управляемых (извне) демократий, кажущееся искусственным, на самом деле – вполне естественно среди таких стран.

Что касается России, прочное иновластие здесь немыслимо. Маргинальные союзы бывших чиновников, действующих нацистов и беглых олигархов, взбадриваемые заезжими дипломатами и незатейливой мыслью о том, что заграница им поможет, могут пытаться разрушить, но никогда не смогут подчинить общество, для которого суверенитет – гражданская ценность.

Встречается мнение, будто десуверенизация нашего государства никому не интересна (или нереальна). Но повсеместная и повседневная нужда в сырье и безопасности так громадна, а здешние запасы ядерного оружия, нефти, газа, леса, воды так обильны, что излишнее благодушие едва ли оправданно. Особенно если учесть, насколько возможность осознания, защиты и продвижения наших национальных интересов снижена повальной коррупцией, диспропорциями экономики и простой медлительностью мысли.

Центр прибыли от международных проектов использования российских ресурсов должен закрепиться в России. Так же как и центр власти над ее настоящим и будущим.

Демократия у нас прижилась, но приживалка она или хозяйка – пока вопрос. Формальные ее характеристики (сколько и каких надо партий, президентских сроков, «преемников», социальных пособий, судов, муниципальных образований, государственных предприятий, независимых СМИ…) обсуждаются регулярно и остро.

Среди производимых по столь важным и занимательным поводам шумов теряются на дальнем плане слова о свободе, справедливости, доверии.

Общественные ценности и мораль почитаются темой чуть ли не академической, а то и вовсе демагогической.

Так и поднятая президентом идея сбережения народа расслышана только как поручение платить рожающим женщинам. Платить, конечно, нужно, и поручение такое есть. Но идея сбережения не плоско демографическая, она фундаментально демократическая.

Социальная расточительность, привычка сорить людьми («у Бога людей много»), изводить друг друга без счета и смысла коренится глубоко в прошлом.