Эдуард Баталов - Проблема демократии в американской политической мысли ХХ века

Кроули допускает возможность существования в демократическом обществе классовых конфликтов. Но при этом полагает, что если государством проводится «политика, разумно направляемая стремлением поддерживать объединенный процесс индивидуального и общественного совершенствования (amelioration)», то оно сможет «поддерживать демократию в добром здравии как на уровне чувств, так и на уровне идеи. Такая демократия была бы направлена не на достижение либо свободы, либо равенства в их абстрактных выражениях, а на достижение свободы и равенства, поскольку они способствуют формированию человеческого братства» [131].

Демократическое государство не должно никому предоставлять привилегий, но оно не должно прибегать и к насилию при проведении политики, направленной на «более совершенное распределение богатства»:…если при какой-либо попытке достичь этого результата будут использованы насильственные средства, то она, вероятнее всего, потерпит провал» [132].

Кроули характеризуют порой как прагматика и приверженца использования научных методов в политике. И в этом есть доля истины. Многие прогрессисты связывали с развитием науки и социальным экспериментированием надежды на успешное реформирование общества. В то же время Кроули предупреждал о недопустимости превращения демократов в слепых приверженцев научных методов. «Демократия, – настаивал он, – никогда не может позволить науке определять свою фундаментальную цель, поскольку целостность этой цели зависит, в конечном счете, от освящения воли (consecration of the will)» [133].

Но Кроули был еще и моралистом. И свою политическую программу, названную им «новым национализмом», он рассматривал как воплощение моральных принципов. Причину «существенного превосходства» демократии (как он ее понимал) над другими формами «политической организации» Кроули объяснял тем, что «демократия – это наилучший возможный перевод на политический и социальный язык авторитетной и всеобъемлющей моральной идеи…» [134].

Еще более основательную разработку демократическая проблематика получила в «Новой теории демократии» Уолтера Уэйла. В чем-то его позиция перекликалась с построениями Кроули, в чем-то дополняла их, в чем-то расходилась с ними. Но обе позиции ярко высвечивали стремление теоретических лидеров прогрессистов, каковыми были Кроули и Уэйл, построить в любимой ими Америке демократическое общество, существенно отличающееся от того, которое они видели перед собой.

Как и другие прогрессисты-идеологи, Уэйл ставит своей целью разработать не абстрактную универсальную теорию демократии, пригодную для всех стран и времен, как это делали европейские классики, а конкретную теорию – можно даже сказать, модель – ориентированную на современные Соединенные Штаты с их историческими, политическими и иными особенностями. Вместе с тем некоторые положения своей теории Уэйл, судя по его высказываниям, рассматривал как имеющие более общий характер. Это относится прежде всего к характерной и для других реформаторов ориентации на ненасильственный мирный переход к той разновидности демократии, которую Уэйл называет «новой».

Необходимость такого перехода связана, по мнению американского исследователя, по меньшей мере с двумя причинами. Во-первых, с несовершенством унаследованной от предков демократии, к которой Уэйл относится весьма критически, называя ее «теневой». Как пишет, поясняя это определение Форси, автор «Новой демократии» хотел сказать, что «индивидуальные права и властные возможности, которыми располагают американцы, [на деле] имеют куда менее важное значение, чем предпочтение (favoritism), отдаваемое консервативным собственническим интересам, которое с самого начала было встроено в политическую систему» [135].

Предоставляя гражданам политические права, «отцы-основатели» не позаботились об их экономических правах. «Право неприкосновенности личности, право ношения оружия, права свободы слова и печати не могли обеспечить работу седовласому гражданину, не могли защитить его от низкой зарплаты или высоких цен, не могли спасти его от заключения в тюрьму на основании приговора за преступление, совершенное по причине отсутствия видимых средств к существованию. Сила нашей индивидуалистической демократии могла быть достаточной, чтобы заменить одного экономического деспота другим, но она не могла предотвратить экономический деспотизм» [136].

В этом отношении, как резонно замечает Форси, позиция Уэйла, предвосхитила позицию видного историка Чарльза Бирда, автора появившейся годом позднее «Экономической интерпретации Конституции Соединенных Штатов» – труда, принесшего ему широкую известность и не раз с тех пор переиздававшегося. Воздавая должное создателям Основного закона страны, равно как и авторам «Федералиста», Бирд показывает, что отцы-основатели были заинтересованы в том, чтобы в максимально возможной степени защитить интересы частных собственников, преградить путь к избирательным урнам значительной части населения, а в итоге «отбить натиск уравнительной демократии» [137].

Впрочем, и у Уэйла были предшественники, на которых он мог опереться в своей критике американской демократии. Это, в частности, Дж. А. Смит, автор книги «Дух американского правительства», в которой он подверг критике как недостаточно демократические принципы политической организации общества, зафиксированные в Конституции США, а ее создателей представил чуть ли не как заговорщиков, которые, действуя за закрытыми дверями (так оно и было) создали документ, направленный на предотвращение правления большинства. Конституция установила политические механизмы, фактически обеспечивающие имущественные права меньшинства и препятствующие созданию общества всеобщего благосостояния [138], – таково заключение Смита.

Но вернемся к Уэйлу. Как уже говорилось, ущербность демократии, основы которой были заложены «отцами-основателями», стала лишь одной из причин, побудивших его заговорить о необходимости формирования «новой демократии». Вторую причину необходимости перехода к ней Уэйл видел в изменениях, прежде всего социальных, происходивших в Соединенных Штатах Америки и воцарении в стране «нового духа». Духа, который «придает особое значение общественной, а не частной этике, общественной, а не индивидуальной ответственности» [139]. Новая американская демократия не должна быть «никакой иной, кроме как социализированной демократией, которая смотрит на общество как на целое, а не как на более или менее случайное скопление мириадов индивидов» [140].

Позиция Уэйла шла вразрез с традиционным американским индивидуализмом – одной из основ американской цивилизации – и сближала его с социалистами. Но социалистом Уэйл не был, как не был он и коллективистом. В увязке интересов индивида с интересами общества он видел оптимальный путь обеспечения прав личности и развития заложенного в ней потенциала. «Внутренняя душа нашей новой демократии – это не негативно и индивидуалистически интерпретированные неотчуждаемые права, а те же самые права – “на жизнь, свободу и стремление к счастью” – но только расширенные и получившие социальную интерпретацию. Именно эта социальная интерпретация прав характеризует становящуюся демократию и делает ее демократией иного рода, нежели так называемая индивидуалистическая демократия Джефферсона и Джексона» [141].