Коллектив авторов - Российский либерализм: идеи и люди

Какую же позицию занимает среди журналов той поры «Русский вестник»? Экономические и философские споры вокруг крестьянской реформы еще не начались – идет эстетическая полемика. В первом же номере – статья Каткова о Пушкине. «Характер общего воззрения, – написал тогда Чернышевский, – которым „Русский вестник“ намерен руководиться при рассмотрении вопросов, касающихся истории нашей литературы, определился, кажется, с более или менее достаточной для его читателей ясностью направлением статьи г. Каткова, „Пушкин“. Автор занят исследованием художественной стороны в произведениях нашего великого поэта, определением и уяснением законов творчества, которые с особенною точностью могут быть подмечены в его таланте. При этой высокой точке зрения, конечно, историческая связь художника с его веком, биографические мелочи и общественное значение его созданий имеют только второстепенное значение, и все клонится к разрешению чисто эстетических задач. Большая часть рецензий, помещенных в „Русском вестнике“, подтверждают своим характером уверенность, возбуждаемую этой капитальной статьей журнала: он хочет быть органом художественной критики».

Но если другие художественные критики (например, Дружинин или Анненков) старались не выходить за пределы собственно эстетического спора, отстаивая независимость художника от практической жизни, то Катков подошел к вопросу принципиально иначе: он утверждал связь эстетических взглядов с определенным типом общественных отношений, с развитием и становлением буржуазного общества. «Точно ли есть такие разобщенные сферы, которые бы не оказывали взаимного друг на друга влияния и не действовали на всю совокупность человеческого сознания и жизни? – иронизирует он в статье о Пушкине. И далее пишет: – Вы хотите, чтобы художник был полезен? Дайте же ему быть художником, и не смущайтесь тем, что он с полным усердием занят изучениями и приготовлениями, которые имеют своею единственною целью дело искусства. Когда дело исполнится, когда оно явится на свет, оно непременно окажет влияние на все стороны человеческого сознания и жизни, и окажет тем сильнейшее влияние, чем более будет соответствовать условиям своей внутренней природы».

Для Каткова свобода в искусстве есть показатель и предшественник свободы во всех других областях общественной жизни. Вот как он формулирует свое теоретическое кредо: «Поэзия ознаменовывает первое пробуждение народа к исторической жизни, искусство и знание сопутствуют его развитию и служат самым лучшим выражением силы и свойства развития. Народы самые практические отличались высоким и сильным развитием умственной и художественной деятельности, которая, по-видимому, была совершенно чужда текущих вопросов и дневных интересов, но которая в самом-то деле была совершенно необходима для успехов жизни… Линии Рафаэля не решали никакого практического вопроса из современного ему быта; но великое благо и великую пользу принесли они с течением времени для жизни; они могущественно содействовали к ее очеловечению. Действие великих произведений искусства остается не в одной лишь ближайшей их сфере, но распространяется далеко и оказывается там, где об идеалах художника нет и помина». Катков, по сути дела, пересказывал здесь идеи великого английского мыслителя Давида Юма, тесно соединявшего искусство и принцип экономической независимости, буржуазной жизни. Юм писал: «По мере совершенствования искусств люди становятся более общительными… Совершенствуясь от полученных научных знаний и свободных искусств, люди неизбежно станут более человечными вследствие самой привычки взаимного общения, принимая друг друга и доставляя друг другу взаимное удовольствие. Таким образом, предприимчивость, знания и гуманность связаны вместе неразрывной цепью; в своей основе они, как нас учат опыт и разум, присущи более культурным эпохам, именуемым обычно эпохами изобилия». Этого изобилия и хотел для России Катков, свято веря в силу буржуазного предпринимательства. Надо сказать, что несколько позже русские либералы (К. Д. Кавелин прежде всего) тоже стали искать идейную опору в идеях английского сенсуализма, у Джона Локка, но первым сделал шаг от немецкой философии к английской именно Михаил Катков.

Катков требовал развития в России чувства личной независимости, личного достоинства и самоуважения, развития правосознания, выступал за свободу печати, свободу высказываний во всех областях общественной жизни, даже в религиозной. «Богатство литературы и жизни возможно только там, где люди действуют по внутреннему убеждению… Кто знаком с нашим духовным миром, тот знает, что в настоящее время у нас обыкновенно говорят и пишут о том, о чем всего менее думают. Пугало ереси, в лицо духовной цензуры, парит над нашею церковною жизнию и леденит все, что находится в границах этого царства». Однако он – мыслитель консервативный, спокойный. Его симпатии именно к Англии не случайны. По тем временам это страна наиболее развитого и укоренившегося капитализма и буржуазного индивидуализма. Укоренение новых принципов, считал Катков, возможно только там, где оно идет постепенно, приучая народ к новому мировосприятию годами и веками; насильственный же переворот обречен на провал. Поэтому так близок ему английский вариант: когда принцип личности на высоте, когда традиции культуры не нарушены, а пронизаны этим принципом, укрепились им, стали без него немыслимы.

Монархия не мешает буржуазии, а буржуазия монархии, – это было особенно важно идеологу капитализирующейся России. «Разумное преобразование, – утверждал Катков, – есть улучшение существующего; сродство разумного преобразования – устранение недостатков, обнаруживающихся в существующем порядке, и, следовательно, сохранение в нем всего того, что удовлетворительно. Основой преобразований должен быть существующий порядок».

М. Н. Катков мечтал в конце 1850-х – начале 1860-х годов о возникновении в стране «русского торизма», который бы организовал влиятельные консервативные силы, чтобы они, как в Англии, отстаивали бы идеи разумных реформ и самоуправления. Как вспоминал его современник, известный чиновник Е. М. Феоктистов в своей книге «За кулисами политики и литературы», «Катков задался мыслью, что для России необходима система самоуправления в широких размерах… Самоуправление дало пышный цвет на английской почве – отсюда преклонение Михаила Никифоровича перед Англией».

Впервые, опираясь на принципы построения английских журналов, Катков вводит в русский журнал раздел политических новостей и политических обозрений, категорически запрещенных при Николае I. Затем добивается создания еженедельной газеты «Современная летопись», а в 1861 году берет в аренду уже известную ему газету «Московские ведомости». Этим он сильно политизировал вялую общественную мысль России, а сам стал тем влиятельным публицистом, власть которого порой превосходила власть самых высоких чиновников. Можно даже вспомнить о таком парадоксальном эпизоде, как поездка Каткова в Лондон к Герцену. Он пытался убедить знаменитого эмигранта перейти на умеренно либеральные позиции для более успешного продвижения реформ. Не удалось. Тогда он осмелился вступить в открытую борьбу с кумиром русской публики. Правда, здесь его поддержал либеральный мыслитель весьма высокого класса – Борис Николаевич Чичерин, догадавшийся, что «призыв к топору» исходил не из России, а из узкого круга герценовских друзей.