Борис Межуев - Политическая критика Вадима Цымбурского

«Мораль Мира в противостоянии Бунту должна столь же ясно определиться в своей дискриминационной избирательности: охранять и совершенствовать существующий мир – значит, в той или иной форме игнорировать муки и иллюзии сотен миллионов людей, для которых он – окаянная юдоль, место попрания всех представлений о справедливости».

Отсюда уже могли следовать практические рекомендации последним Хранителям советской империи – не вступать в ненужные споры с прибалтийскими сепаратистами и российскими демократами о сталинской национальной политике, о пакте Молотова – Риббентропа и так далее, не давать им тем самым надежду на то, что их аргументы когда-либо будут услышаны и приняты во внимание.

Цымбурский говорил мне в личной беседе, что в 1989–1991 годах хотел предложить горбачевскому руководству заявить прибалтам:

«Вы должны признать неизбежность нашей власти, как вы признаете неизбежность смерти. Умейте находить нашей власти возможные оправдания, подобно тому, как человек издавна находит разнообразные оправдания смерти».

Любопытно, что в те же годы Цымбурский подготавливает к переизданию роман Брэма Стокера «Дракула», включая в книгу и свою статью «Граф Дракула, философия истории и Зигмунд Фрейд» [13] Стокер Б. Вампир (Граф Дракула). – М.: Фирма «АДА», Центр «Ветераны за мир» Ассоциации ветеранов афганской войны Коми АССР, 1990. . В этом очень интересном тексте феномен вампиризма получает объяснение как бессознательное психологическое оправдание человеком факта своей смертности, оправдание доводом, что есть состояние после жизни, худшее, чем смерть – вечное существование «неумирающего» вампира. Разнообразные борцы с империями – как советской, так и американской – должны были искать для себя столь же убедительные психологические самооправдания, чтобы принимать чужую и чуждую им, однако неустранимую, власть.

Итак, в национал-демократизме Цымбурский, вполне по константин-леонтьевски, усматривал «орудие всемирного разрушения», разрушения «восстановленного миропорядка». Почти так называется книга, с чтения которой собственно и начинается вторая карьера ученого – карьера политического исследователя. В мемуарном предисловии к сборнику «Конъюнктуры Земли и Времени» «Speak, memory» он пишет, что его первым увлечением в области если не геополитики, то геостратегии были работы Генри Киссинджера. В частности, его знаменитая диссертация «Восстановленный миропорядок» (A World Restored), вышедшая отдельным изданием в 1957 году. Для Киссинджера и, смею думать, в той же степени и для раннего Цымбурского система Меттерниха, заложенная в 1815 году на Венском конгрессе, представляла собой центральную ось всего европейского миропорядка. Киссинджер придает ей гигантское значение в своей истории мировой дипломатии – по его мнению, никогда ранее и никогда позже европейский миропорядок не покоился на более прочном основании. Никогда в истории равновесие сил не было столь уверенно подкреплено ценностным единством участников европейской политической системы, которые в 1815 году усилиями Меттерниха и при благосклонном нейтралитете британского премьера Каслри взяли на себя обязательство совместно противодействовать национальным и демократическим революциям и при необходимости восстанавливать легитимную монархическую власть.

Побежденная Франция, что очень важно для Киссинджера, была не отторгнута творцами Венской системы, но под властью вернувшихся Бурбонов включена в концерт наций как одна из легитимных монархий. Все спорные вопросы получали решение на периодически собиравшихся конгрессах европейских держав. Набиравшая силу Россия была лишена возможности играть на освободительных устремлениях западных славян, будучи связанной по рукам и ногам узами Священного Союза. Аналогичным образом Пруссия не имела возможности оспорить положение Австрии в германской Конфедерации. Призрак очередной большой войны был изгнан из Европы на целое столетие.

Апология Меттерниха в раннем сочинении бросала странный отсвет на деяния самого Киссинджера как политика. Не у одного наблюдателя возникало подозрение, что помощник Никсона по национальной безопасности и впоследствии госсекретарь США стремился воссоздать миропорядок – новый Священный Союз – на столь же консервативной или во всяком случае антидемократической системе ценностей [14] Одна из последних по времени попыток такого рода принадлежит американскому историку из Висконсина Джереми Сури. В сочинении 2003 года «Власть и протест. Мировая революция и происхождение детанта» (Suri J. Power and Protest. Global Revolution and the Rise of Detente. Cambridge and London, 2003) автор попытался представить «разрядку» 1970-х, творцом которой с американской стороны был именно Киссинджер, как консервативный сговор лидеров мировых держав против собственных народов. По мнению Сури, целью детанта 70-х было вовсе не снижение напряженности в международных делах, а сдерживание протестных антиавторитарных сил внутри каждой из стран. После неожиданного отклика самого Киссинджера на его книгу Сури, завязав личные взаимоотношения с бывшим госсекретарем, начал работу над его биографией, которая вышла в свет в 2007 году. Сури не отказался от характеристики Киссинджера как скрытого противника демократии и консерватора, но теперь он более благожелательно оценивал многие его поступки на дипломатическом поприще, объясняя их характерной для беженца из гитлеровской Германии неприязнью ко всякой политической (и чаще всего националистической) мобилизации масс (Suri J. Henry Kissinger and the American Century. Harvard University Press, 2007). . Про Киссинджера так и говорили – это новый Меттерних, то есть враг свободы народов, каким-то чудом оказавшийся у руля старейшей демократии мира. Определенный элемент истины в этих обвинениях был: основную вину за крах столь устойчивой Венской системы Киссинджер возлагал на силу общественного мнения, заразившего правящий класс Франции, Пруссии и России националистическими настроениями. Однако от прямых аналогий между усилиями Меттерниха и собственной деятельностью на рубеже 1960-х и 1970-х годов Киссинджер неизменно отмежевывался.

И вовсе не по причине политической сомнительности и неуместности таких аналогий. Киссинджер считал, что у лидера демократического лагеря – Соединенных Штатов Америки – отсутствовало устойчивое ценностное единство с другими важнейшими игроками на международной сцене, в первую очередь с Китаем и Советским Союзом. Поэтому себя самого в качестве творца «разрядки» он рассматривал скорее не как нового Меттерниха, но как человека, вынужденного играть роль Бисмарка. В отличие от Меттерниха Бисмарк в своих отношениях с Австрией и Россией полагался не столько на ценностное единство (которое к моменту заключения «Союза трех императоров» если и не было растрачено полностью, то представлялось крайне эфемерным), сколько на систему перекрещивавшихся союзов. Договоренности с Австрией о возможной балканской экспансии России перекрывались договоренностями с Россией о предотвращении вероятного антирусского союза Вены с Лондоном. Согласно самому Киссинджеру, в основе никсоновской разрядки лежало аналогичное стремление не допустить сближения Китая и СССР за счет перекрещивающихся договоренностей с обеими коммунистическими державами. Иными словами, никакого ценностного сближения все эти ходы в стиле бисмарковского Realpolitik не предполагали.