Вячеслав Никонов - Крушение России. 1917

Да, не только интеллигенция делала революцию. Но если выявлять общественный слой, внесший наибольший вклад в ее подготовку и осуществление, то, конечно, интеллигенция будет лидировать с огромным отрывом. В борьбе за светлые идеалы именно она давала целеполагание и наиболее эмоциональные аргументы противникам власти. Именно она дала революционеров. Тыркова нарисовала социальный портрет оппозиции: «Сюда входили земцы, помещики, городская надклассовая интеллигенция, профессора, учителя, врачи, инженеры, писатели. Шумнее, напористее всего выдвигались адвокаты. Рабочие еще считались единицами. Я их в своей среде не видала, даже когда бывала у марксистов» [505] Тыркова-Вильямс А. На путях к свободе. С. 67. .

С советских времен революции ассоциируются в основном с пролетариатом, которому нечего терять, кроме своих цепей, и поэтому он смело идет на штурм антинародной власти, увлекая за собой вечно упирающихся и колеблющихся попутчиков. Пролетариат порой был действительно активен. Но в революции он выполнил в основном роль массовки, причем не на основной сцене.

Из-за неразвитости городов рабочий класс был немногочисленным и представлял в массе своей скорее разновидность крестьянства, в основном не порвавшего связи с землей. Ленин очевидно лукавил, когда в «Развитии капитализма в России» относил к пролетариям и полупролетариям 50,7 % населения, или 63,7 млн человек с членами семей [506] Ленин В.И. ПСС. Т. 3. С. 505. . В это число он включал не только собственно рабочих, но и всю деревенскую бедноту, а также прислугу, мелких служащих, люмпенов и т. д. Советские и современные российские исследователи сошлись на цифрах куда более скромных: количество пролетариата выросло с 12–14 млн в начале ХХ века до 18–22 млн в канун Первой мировой войны [507] Рашин А.Г. Формирование рабочего класса России: Историко-экономические очерки. М., 1958. С. 171; Иванова Н.А. Структура рабочего класса России 1910–1914. М., 1987; Рабочий класс России от зарождения до начала ХХ века. М., 1989. С. 273. . Полагаю, и эти цифры следует признать сильно преувеличенными. Более половины от причисляемых к рабочему классу составляли сельские пролетарии, кустари и торговый персонал. Собственно промышленных рабочих насчитывалось не более 2,5–4 млн, из них как минимум треть приходилась на предприятия в сельскохозяйственных регионах, где многие трудились на фабриках в свободное от полевых работ время.

Квалифицированные рабочие, которые вместе с семьями уже полностью оторвались от деревни, могли быть обнаружены только на высокотехнологичных предприятиях Санкт-Петербурга и полудюжины других крупных городов. Этим во многом объяснялась неразвитость легальных рабочих организаций – профсоюзов, кооперативов, больничных касс, культурно-просветительских обществ, – которые стали возникать после принятия в 1905–1906 годах законов, предоставлявших право на создание профессиональных союзов и проведение экономических забастовок. Численность членов профсоюзов к 1914 году, по разным оценкам, составляла лишь 40—150 тысяч человек. Характерные для западных стран формы организации рабочих, делавших ставку на борьбу за повышение уровня жизни и социальных прав трудящихся, в России глубоких корней не пускали. Ленин считал это обстоятельство, как и малочисленность «привилегированных рабочих», весьма положительным фактором, коль скоро они препятствовали «процветанию социалистического оппортунизма в среде рабочих масс» [508] Ленин В.И. ПСС. Т. 26. С. 331. . Действительно, квалифицированные рабочие, дорожившие своим местом, не имели отчетливых революционных настроений, которые были больше заметны среди подсобных рабочих, вчерашних крестьян, приезжавших в города на заработки. В начале ХХ в. 63 % населения Санкт-Петербурга и 67 % – Москвы составляли именно такие крестьяне.

Жизнь их было нелегкой. Средняя продолжительность рабочего дня на предприятиях фабричной промышленности составляла 9,8 часа. Даже в столицах более половины семей пролетариев размещались меньше, чем в одной комнате. При этом надо сделать поправку на то, что «у рабочих России праздников было больше, чем у их товарищей в Западной Европе, что давало им при одной и той же продолжительности рабочего дня 280–300 часов в год, т. е. один час в день дополнительного (не рабочего) времени. В конце XIX – начале ХХ в. русский рабочий по уровню реальной заработной платы уступал английскому в 1,8 раза, немецкому – в 1,2 раза» [509] Карнишин В.Д. Партии промышленников и предпринимателей в России в 1905–1907 гг. // Политические партии в русских революциях в начале ХХ в. С. 133. .

Сохраняя прежние, традиционалистские установки, вчерашние крестьяне обретали и новые ментальные стереотипы. В очень интересном труде Ольги Поршневой о социальной психологии российских низов накануне революции эти стереотипы суммированы следующим образом: «нескрываемая неудовлетворенность своим экономическим и правовым положением; иронический взгляд на жизнь; ослабление религиозных представлений и несоблюдение сложившихся в прошлом норм поведения; особые манеры, пренебрежение законом и неповиновение властям; стремление изменить свое положение с помощью организаций революционеров и массовых выступлений» [510] Поршнева О.С. Крестьяне, рабочие и солдаты России. М., 2004. С. 117–118. . Отсутствие какого-либо уважения к чужой собственности при отсутствии своей, твердая убежденность в несправедливости распределения доходов и в стяжательстве хозяев предприятий и вообще «начальства» обусловливали не только протестное поведение, но и элементарное воровство на собственном рабочем месте («хозяева больше воруют»).

После пика забастовочной активности, который пришелся на 1905 год, наблюдался ее заметный спад. В 1910 году по всей Европейской России прошло всего 222 стачки, охвативших 2,4 % от общего числа рабочих. Однако затем вновь кривая забастовочной статистики пошла резко вверх, особенно после расстрела рабочих компании «Лена Голдфилдс» в 1912 году, когда зарегистрировали 2034 стачек. Волна не спадала и на следующий год – 2404 забастовки (из них 1034 с политическими требованиями) с участием 38,3 % от всех рабочих [511] Россия накануне Первой мировой войны. Статистико-документальный справочник. М., 2008. С. 412. . Ситуация сильно беспокоила правительство. В октябре 1913 года министр внутренних дел Маклаков сообщал: «Замеченное в последние годы развитие забастовок, вспыхивающих внезапно иногда по самым ничтожным поводам и захватывающих с чрезмерной быстротой обширные районы с десятками тысяч рабочих, несомненно является крупнейшим злом современной промышленной жизни… Забастовки возникают преимущественно на почве неудовлетворения предъявленных рабочими к работодателям экономических требований и лишь впоследствии приобретают политический характер. Поэтому одним из наиболее действенных средств к предупреждению забастовок являлось бы более отзывчивое отношение к означенным требованиям, поскольку они оказываются непреувеличенными и действительно оправдываются наблюдаемым ныне вздорожанием жизни… Иногда поводы к забастовке намеренно создаются самими фабрикантами, которые, тяготясь уступками, сделанными ими в прежнее время рабочим, рассчитывают произвести новый набор их на других, более выгодных для себя условиях» [512] Там же. С. 411, 410. .