Владимир Хандорин - Национальная идея и адмирал Колчак

Настроения большинства кадетов в эти месяцы, в частности, в отношении армии, ярко отражают строки из письма члена Государственной думы и ЦК кадетской партии В. Н. Пепеляева жене от 9 июня 1917 г.: «Я пока еще в распущенном, развратном и грязном Петрограде… Меня очень зовут на Румынский фронт для агитации, но мне хочется не звонить языком, а драться самому. Надо показать этой сволочи, как воевать. Войну, видимо, мы проиграли. Союзники нас презирают и, возможно, скоро плюнут на нас. Обаяние Керенского падает. Мы идем к новой катастрофе. Так жить нельзя. Надо спасать государство или погибнуть. Но лучше смерть, чем позор». [383]

После сдачи немцам Риги в августе 1917 г. кадеты прямо обвинили правительство в развале армии. Зачем «клеймить солдат названиями изменников и предателей», – задавала вопрос «Сибирская речь», если в тылу пацифистам и пораженцам из числа революционных партий «разрешается говорить солдатам, что мы воюем не за интересы Родины, а ради империалистических вожделений буржуазии союзных стран? …Даже сейчас, когда немцы идут к Петрограду, решаются говорить о Стокгольмской конференции, где (какая ложь!) немецкие социал-демократы согласятся будто бы на мир без аннексий и контрибуций… Только предатели и безумцы могут говорить о его возможности». [384]

Сравнивая российских социалистов с западными, лидер омских кадетов В. А. Жардецкий зорко подмечал, что на Западе социалистические партии росли и развивались в легальных условиях парламентаризма и профсоюзов, поэтому «вопросы государства, права, чувство законности были им не чужды», отсюда – преобладание патриотических настроений среди них в годы мировой войны (то, что Ленин называл «социал-шовинизмом»). В России же «социализм родился и вырос в интеллигентском подполье. Власть гнала его нещадно». Поэтому он «развивался с душой привычного бунтовщика», лишенный «опыта государственной и общественной работы», ненависть к царскому правительству «заслоняла для него Русское государство». Патриотизм чужд русскому социалисту, утверждал Жардецкий, так как «он – гражданин мира и занят осчастливить все человечество». Отдельные русские социалисты (вроде Б. В. Савинкова и Г. В. Плеханова), занявшие в годы войны патриотическую позицию, выглядели среди своих товарищей «белыми воронами, хорошо если чудаками, а то и «буржуями»».

Вспоминая патриотический подъем в начале войны и его постепенный упадок в народе, Жардецкий винил в этом царское правительство, боявшееся просвещения солдат. «Все попросту хотели победить немца, без чего не представляли конца войны, – писал он, – но старая власть… растеряла все уважение», а новая, революционная вместо сплочения нации для победы допустила под предлогом свободы «отравленную клешню социализма». Хотя в условиях победившей демократии социалистам вроде бы нечего опасаться победы в войне, продолжал он, они не вовремя раздули болезненные социальные вопросы, натравливая рабочих на «буржуев», солдат – на офицеров, крестьян – на помещиков, «младшего – на старшего», устраивая показные «братания» с немцами и митинги на фронте. Раззадоренные этим массы по сути перестали и работать, и воевать, без конца митингуя и «качая права», отчего разруха в экономике естественным образом прогрессировала. [385]

Не менее резко обвинял социалистов в развале армии орган иркутских кадетов «Свободный край»: «Революционная демократия организованно вела кампанию за лозунги циммервальдизма. И результаты получились преотличные… Позор и развал в тылу, позор и развал на фронте – это другая сторона кампании «без аннексий и контрибуций»… Страна погибает, и каждый день приносит все новые и новые ужасы. А революционная демократия…лепечет жалкие и беспомощные слова… Ничему не научились и ничего не забыли… Для русского народа есть оправдание в его безучастном отношении к войне в той темноте, невежестве и произволе, которыми он был окружен много веков. Но для тех, кто спекулировал и строил свои безумные планы на народной темноте и беспомощности, нет оправдания». [386]

Менее чем через месяц после июльских событий пробудившиеся было у кадетов надежды на то, что правительство А. Ф. Керенского «взялось за ум», стали улетучиваться. После первых шагов по борьбе с большевизмом и восстановлению дисциплины в армии оно остановилось на полдороге. Развал государства продолжался. Сибирские кадеты писали, что в России складывается «какое-то странное толстовское «непротивленческое» государство, сводящее свою деятельность к голосованиям резолюций и изданию манифестов», не подкрепленных реальными действиями. Между тем, железнодорожный профсоюз Викжель уже обсуждал планы ликвидации Министерства путей сообщения и перехода железных дорог в руки профсоюза. «Такое предприятие, – комментировали они, – есть явное упразднение государства». [387]Тем временем «аппарат государственного управления разлагается», – говорилось в другой статье, его служащие, поддавшись общему настроению, требуют бесконечных прибавок к жалованью, а работать не хотят. [388]

Состоявшийся в конце июля IX съезд кадетской партии высказался за жесткие меры по восстановлению порядка в стране и дисциплины в армии, за единовластие правительства и единоначалие в войсках, ограничение полномочий Советов и солдатских комитетов, а в случае их сопротивления – за роспуск и силовые меры подавления. По сути, эти требования совпадали с теми, что предъявил правительству новый Верховный главнокомандующий генерал Л. Г. Корнилов. Съезд выступил за активизацию партийной агитации в армии, для чего была создана военная комиссия при ЦК партии. [389]Ранее кадеты придерживались традиционного принципа «армия вне политики», но в процессе ее разложения осознали необходимость агитации в такой обстановке (в принципе оставаясь по-прежнему сторонниками изгнания из армии политики). Видный сибирский кадет В. Н. Пепеляев возглавил городской военный комитет Петрограда; забайкальский кадет С. А. Таскин добился созыва II войскового съезда забайкальского казачества и отмены на этом съезде наиболее радикальных демократических решений, принятых в первые месяцы после Февраля I съездом. Но в целом в тех условиях кадетская агитация за продолжение войны не имела успеха.

IX партсъезд также выдвинул из среды своих делегатов кандидатов на выборы в Учредительное собрание: от Сибири ими стали Н. Волков, С. Востротин, Е. Зубашев и В. Пепеляев. [390]

Кадеты стали инициаторами созыва Государственного совещания в Москве в августе 1917 г. Но итоги совещания, закрывшегося 15 августа, не удовлетворили ни левых, ни правых. По факту оно окончилось ничем: каждая партия осталась при своем мнении, причем правые и либералы окончательно разочаровались в А. Ф. Керенском, продолжавшем в своей манере извергать потоки возвышенных, но к тому времени уже никого не впечатлявших слов о свободе, демократии и защите революции. (Яркое описание выступления Керенского на совещании оставил П. Н. Милюков: «Выражением глаз, которые он фиксировал на воображаемом противнике, напряженной игрой рук, интонациями голоса, который то и дело, целыми периодами повышался до крика и падал до трагического шепота, размеренностью фраз и рассчитанными паузами этот человек как будто хотел кого-то устрашить и на всех произвести впечатление силы и власти в старом стиле. В действительности он возбуждал только жалость»). [391]Становилось ясно, что на решительные меры он не способен. Тем временем генерал Л. Г. Корнилов на совещании потребовал ограничить полномочия Советов и солдатских комитетов, а донской атаман А. М. Каледин – даже упразднить их совсем. В своей резолюции Государственное совещание требовало от правительства «признать, что оно вело страну по ложному пути» и «решительно порвать со служением утопиям». [392]Этого не последовало.