Miledi - Житие протопопа Аввакума

Этот абзац в редакции В читается так : А се мне в Тобольске в тонце сне страшно возвещено было. Ходил в церковь большую и смотрил в олтаре у них действа, как просвиры вынимают: что тараканы, просвиру исщиплют. И я им говорил от писания и ругался их безделью. А егда привык ходить, так и говорить перестал, – что жалом ужалило: молчать было захотел. В царевнины имянины, от заутрени пришед, взвалился. Так мне сказано: «аль-де и ты по толиких бедах и напастех соединяесься с ними? блюдися, да не полма растесан будешь!» Я вскочил во ужасе велице и пал пред иконою, говорю: «господи, не стану ходить, где по-новому поют!» Да и не пошел к обедни к той церкве. Ко иным ходил церквам, где православное пение, и народы учил, обличая их злобесовное и прелестное мудрование (л. 36/об. – л. 37).

После этих слов в редакции В : Я пред царем стою, поклонясь, на него гляжу, ничего не говорю; а царь, мне поклонясь, на меня, стоя, глядит, ничего ж не говорит, да так и розошлись; с тех мест и дружбы только: он на меня за письмо кручинен стал, а я осердился же за то, что Феодора моего под начало послал; да и комнатные на меня ж: «ты не слушаешь царя», да и власти на меня ж: «ты нас оглашаешь царю, и в письме своем бранишь, и людей учишь ко церквам к пению нашему не ходить». Да и опять стали думать в ссылку меня послать (л. 38/об.).

После этих слов в редакции В: свезли томнова человека, посадя на старую лошадь; пристав созади – побивай, да побивай; иное вверх ногами лошадь в грязи упадет, а я через голову; и днем одным перемчали девяносто верст, еле жив дотащился до Москвы (л. 39/об.).

Вместо этой фразы в редакции Б : Дети, чему быть? волки то есть. Коли волк овцы жалеет? Оне бы и мясо то мое съели. Да еще то, кажется, царь-ет вдруг не выдаст. А какое царь? Бог до времени снабдевает. Как будет время, так вдруг проглотят. Да буди же воля господня (л. 46—46/об.).

Вместо последней фразы в редакции Б : Красные и светлые боярони в русской земли явились; не токмо славы, но и плоти своей и деток не пощадели, да Христа приобрящут. Пускай Христос своих собирает к себе! Умер же бы Иванушко всяко, а то мученик Христов Морозовых бояр. Исповедал ево-света в темнице, на Москве бывше, и причастил тела Христова, яко непорочнаго агнца. Добро. Полно тово. Любо мне, что за Христа умирают, я их тому и учил. Что по них и тужить? Слава богу о всем (л. 48—48/об.).

Вместо двух последних абзацев в редакции В : и, продержав на патриархове дворе, вывели меня ночью к спальному крыльцу;* голова досмотрил и послал в тайнишные водяные ворота; а чаял, в реку посадят, ано от тайных дел шиш антихристов стоит, Дементей Башмаков*, дожидается меня, учал мне говорить: «протопоп, велел тебе государь сказать – не бойся ты никово, надейся на меня!» И я ему, поклонясь, а сам говорю: «челом, – реку, – бью на ево жалованье; какая он надежа мне? надежа моя Христос!» Да и повели меня по мосту за реку; я, идучи, говорю: «не надейтеся на князя, на сыны человеческия, в них же несть спасения»*, и прочая. Таже полуголова Осип Салов со стрельцами повез меня к Николе на Угрешу в монастырь; посмотрю, ано предо мною и дьякона тащат, везли болотами, а не дорогою, до монастыря, и привезше, в полатку студеную над ледником посадили, и прочих – дьякона и попа Никиту суздальского – в полатках во иных посадили, и стрельцов человек с дватцеть с полуголовою стояли. Я сидел семнатцеть недель, а оне, бедные, изнемогли и повинились, сидя пятнатцеть недель; так их в Москву взяли опять*, а меня паки в Пафнутьев перевезли и там в полатке, сковав, держали близко с год. А как на Угреше был, тамо и царь приходил и, посмотря около полатки, вздыхая, а ко мне не вошел; и дорогу было приготовили, насыпали песку, да подумал, подумал, да и не вошел; полуголову взял и с ним, кое-што говоря про меня, да и поехал домой. Кажется, и жаль ему меня, да видит, богу уж то надобно так. Опосле и Воротынской князь Иван в монастырь приезжал и просился ко мне, так не смели пустить; денег, бедной, громаду в листу подавал, и денег не приняли. После, в другое лето, на Пафнутьеве подворье в Москве я скован сидел, так он ехал в корете нароком мимо меня, и благословил я ево, миленькова. И все бояра те добры до меня, да диявол лих. Хованскова князь Ивана и батогами за благочестие били вверху, а дочь ту мою духовную, Федосью Морозову, и совсем разорили, и сына ея Ивана Глебовича, уморили, и сестру ея, княгиню Евдокею Прокопьевну, дочь же мою духовную, с мужем и с детьми, бивше, развели и ныне мучат всех; не велят веровать в старова сына божия спаса Христа, но к новому богу, антихристу, зовут. Послушай их, кому охота жупела и огня, соединись с ними в преисподний ад! Полно тово.

После этих слов в редакции В : в первом году, а в другой привоз ожесточал, горюн, задушил было меня, завалял и окошка и дверь, и дыму негде было итти, – тошнее мне было земляныя тюрьмы: где сижу и ем, тут и ветхая вся срание-сцание; прокурить откутают, да и опять задушат. Доброй человек, дворянин друг, Иваном зовут, Богданович Камынин, вкладчик в монастыре, и ко мне зашел, да на келаря покричал, и лубье и все без указу разломал, так мне с тех мест окошко стало и отдух (л. 41—41/об.).

Вместо этой фразы в редакции В : Я, подумав, велел ему платье носить и посреде людей таяся жить (л. 43).

После этих слов в редакции В : от тяготы зимныя и от побой (л. 43/об.).

Вместо: Псалтырь у него тогда была… и скончался боголепне. – в редакции В : Отец у него в Новегороде богат гораздо, сказывал мне, мытоимец-де, Феодором же зовут, а он уроженец мезеньской, и баба у него, и дядя, и вся родня на Мезени. Бог изволил, и удавили его на виселице отступники у родни на Мезени. «А уродствовать тово как обещался богу, да солгал, так морем ездил на ладье к городу с Мезени, и погодою било нас, и не ведаю, как упал в море, а ногами зацепился за петлю и долго висел, голова в воде, а ноги вверху, и на ум взбрело обещание: яко не солгу, аще от потопления мя бог избавит, и не вем, кто силен – выпехнул меня из воды на полубы; с тех мест стал странствовать». Домой приехав, житие свое девством прошел, бог изволил. Многие борьбы блудныя бывали, да всяко сохранил владыко: слава богу о нем, и умер за христианскую веру! Добро, он уже скончал свой подвиг; как-то еще мы до пристанища доедем? Во глубине еще пловем, берегу не видеть, грести надобе прилежно, чтоб здорово за дружиною в пристанище достигнути. Старец, не станем много спать: дьявол около темниц наших бодро зело ходит, хочется ему нас гораздо, да силен Христос и нас не покинуть. Я дьявола не боюсь, боюсь господа своего, творца и содетеля и владыки; а дьявол – какая диковина? чево ево боятца! Боятца подобает бога и заповеди его соблюдать, так и мы со Христом ладно до пристанища доедем (л. 43/об. – 44/об.).