Арон Белкин - Третий пол

Как правило, этих мальчиков, в которых все видят хоть и странноватых, но несомненных девочек, потоком жизни рано прибивает к спорту. Их физические данные по женским меркам кажутся незаурядными, их сразу выделяют в общей массе новичков тренера. Сами же ребята находят в спорте идеальную нишу. Их мужеподобность не так бросается в глаза в этой обстановке, в физкультурной униформе, а быстрые успехи компенсируют незаживающую душевную травму.

Не избежал общей участи и Алексей. Путь от школьных соревнований, в которых он уложил на обе лопатки не только девочек, но и всех мальчишек, до районных и краевых спартакиад оказался легким и стремительным. На Алешу обратили внимание местные корреспонденты, его имя замелькало в газетах и радиопередачах. Начинал с легкой атлетики, причем, особо блистал на самой трудной, редко кому покоряющейся 400-метровой дистанции, и это открывало перед ним самые благоприятные перспективы. Но они-то как раз его и напугали: Алеша знал, что для него слишком опасно оказываться на виду. Поэтому при первой возможности он ускользнул в тихую заводь – велосипедный спорт, менее популярный и обязывающий.

Пубертатный период принес те же самые трудности, что и Жене, и самое удивительное – такие же точно он изобрел для себя способы маскировки. Только волосы на лице не выдергивал, а выжигал, обрекая себя на еще более ужасные муки. А вот в психологической защите он избрал для себя противоположную линию. Забиваться в свою скорлупу, прятаться от людей, воздвигать между собой и ими непроницаемые стены – это ему, по складу характера, не подходило. «Веселей меня не было человека, никто не умел так всех смешить и заинтересовать. Наверное, это была особая форма мимикрии, подделки под окружающую среду. Надо было вести себя так, чтобы не вызывать к себе злого внимания». Алеша не просто контролировал себя, подавляя мужские жесты и ухватки – он настойчиво и целеустремленно лепил образ женщины. «Приходилось, когда оставался один, искать выражение лица, придавать голосу нужные оттенки и нужную окраску. Запоминать жесты девушек, позы, их реакцию на юношей. У меня все это получалось, и чем лучше получалось, тем выше поднимался тонус, появлялись приступы вдохновения – я рисовал.» Врожденный артистизм помогал Алеше: в роли женщины, я хорошо это помню, он выглядел, по сравнению с Женей, куда более органично, он гораздо лучше научился прятать страх – тот же самый, постоянно владевший ими обоими: что все построено на обмане и обман этот в любую минуту может раскрыться.

Более точно оценивал Алеша и свое состояние – собственно говоря, он почти полностью сумел самостоятельно в нем разобраться, только в одном заблуждении был тверд: он думал, что он один такой на всем свете – единственный и неисправимый урод, а потому помощи ждать бесполезно. Тем не менее, он охотно убегал в свои фантазии. То начинал мечтать о врачах-кудесниках, которые хирургическим путем превратят его в «настоящего мужика» (почему не в женщину, объяснить и потом он не мог, хотя женская самоидентификация была в нем достаточно устойчивой), то, отталкиваясь от образа Афины Паллады, богини-воительницы, бывшей одно время его кумиром, грезил о каких-то сказочных временах. «Если я вынужден быть женщиной, но люблю вещи и дела, совсем не свойственные женщинам, то уж лучше мне было бы жить во времена, описываемые в мифах, или в далеком будущем, где проблема моя не считалась бы проблемой. Я любил сказки, а потом фантастику за то, что там был другой мир, там могли происходить чудеса (в сказках – колдовство, в фантастике – наука). Я думал: там бы я был человеком. Нормальным человеком».

Но чем дальше уносили Алешу мечты, тем тяжелее было всякий раз возвращаться в этот мир, готовые его принимать только ценой изворотливости и лжи. А с каждым годом это становилось все труднее, Алеша с ужасом замечал, что становится рабом у этой суровой необходимости постоянно прятаться и врать. У него был план – поступить учиться в техникум в Туапсе. Кроме получения специальности, которая ему нравилась, цель заключалась и в том, чтобы там, среди новых людей начать носить «бутафорию» – накладной бюст. Он уже давно продумал, как выполнит эту конструкцию, как сделает ее надежной, но дома никак нельзя было ею воспользоваться. Не за одну ведь ночь появляется у девушек грудь! С этой надеждой поехал Алеша сдавать приемные экзамены, но там – о ужас! – встретил девочку из своей школы. Одной пары глаз вполне хватило бы для скандального разоблачения! И Алеша специально провалил первый же экзамен, то есть свернул с дороги, которую очень продуманно для себя выбрал, вызвал неописуемый гнев родителей, потерял целый год.

И так – любое желание, любое намерение должно было пройти (либо не прийти) жесточайшую цензуру. Можно? Или слишком опасно, а потому нельзя? Женя, мы помним, называл это состоянием загнанного зверя. Но зверю на самом деле легче. Зверь не смотрит в будущее, не прогнозирует события, не приходит в отчаяние, сознавая, что выхода нет и дальше будет только хуже.

«Я часто думал, что чем так жить, лучше умереть».

Самая, пожалуй, существенная разница между этим мальчиком и Женей заключалась в восприятии женщин. Женя был к себе несравнимо более беспощаден. Установив для себя поистине изуверский режим самоограничений, он не позволял себе даже прислушиваться к голосу плоти, не то что давать ему волю. Для Алеши, с его повышенной эмоциональностью, такое постоянное насилие над собой было попросту невозможно. За первой, лет в десять, любовью к смуглой однокласснице последовали другие увлечения, все более пылкие – и все больше приносившие ему страдания. Как на зло, он обладал не частой у мужчин способностью целиком отдаваться чувству. А когда очередная красавица – художественный вкус Алеше не изменял никогда, – видя в нем верную подругу, начинала делиться с ним собственными любовными переживаниями, свет ему, в точном смысле слова, становился не мил.

Но иногда получалось еще хуже, хотя, казалось бы, что может быть хуже отчаянной и безысходной ревности? Некоторых девушек инстинкт делал на удивление прозорливыми, и они открыто вступали с Алешей в любовную игру. Алеша не мог оставаться к этому равнодушным, но не мог и включиться, он не понимал, как себя вести, какой должна быть его партия в этой игре. «Уж не лесбиянка ли она?» – думал он с ужасом. Гомосексуальные отношения в общежитиях, где ему подолгу приходилось жить, были не в диковинку, но ничего, кроме глубокого отвращения, Алеша к ним не питал.

А случалось и так, что с ним начинали заигрывать парни. Один такой эпизод разрешился просто: незадачливый кавалер дал рукам волю, Алеша его резко оттолкнул, тот упал и больно стукнулся головой – это сразу охладило его пыл. Но тут, собственно, и жалеть было не о чем. Вторая же история оказалась более драматичной. Алеше – нет, естественно, Ане – признался в любви друг, человек серьезный, умный, во всех отношениях располагающий к себе. Алеша чувствовал, что своим отказом причиняет ему самую настоящую боль. К тому же отказ этот навсегда обрывал и дружбу, которую он очень ценил, – а ведь там было настоящее родство душ, одинаковые вкусы, общие интересы.